Прыжок леопарда

Но это, поверьте, было сущая ерунда. С королем шел никто иной, а победитель турнира, наследник Годфруа де Леви, его старший сын Филипп, ростом и осанкой пошедший, тут уж ничего не поделаешь, не в своего низенького родителя, а скорее в мать, урожденную де Лузиньян, высокую и грациозную, чью красоту он и впитал, превратив дар матери в изумительный мужской шарм мощи, стати, грации и силы. Правда и от отца он взял многое: прежде всего глаза и цвет волос, которые сразу же бросались, стоило только взглянуть на этого высокого и крепкого юношу.

Они медленно шли по длинному коридору дворца, освещенному мерцающим светом смолистых факелов и мирно беседовали на различные темы. Точнее сказать, король заваливал рыцаря целой уймой вопросов, касаясь, буквально, всех тем: скотоводства, земледелия, как правильно делать запасы на зиму, как обстраивать скотные дворы, на все эти вопросы Филипп едва успевал отвечать. Он толком и не отвечал, так как Людовик, не выслушав один ответ, тут же заваливал юношу парочкой других, причем, из совершенно иной сферы жизни.

– Мы рады, что наши вассалы так заботливо относятся к сервам и ленам, врученным их предками нашими предками. – Людовик похлопал рыцаря по плечу. – Кстати, мой друг, вот мы и пришли. – Король распахнул двери комнаты. – Окажите мне милость, шевалье… – Филипп склонил голову и приложил руку к сердцу. Король кивнул в ответ. – Встаньте на часах возле дверей и, ради всего святого, не впускайте ко мне никого, даже мою дражайшую женушку. – Он подумал и добавил. – Сугерия, пожалуй, можете пропустить, только сначала постучитесь и предупредите меня заранее о его приходе. Что-то я расхворался сегодня…

– А как я, простите, сир, узнаю заранее о прибытии монсеньора Сугерия? – Изумился Филипп де Леви.

– О! Это, мой юный паладин, очень даже просто! – Засмеялся Людовик. – Слуги начинают носиться по этажам, словно угорелые и шепчутся так громко, что даже глухой разберет.

– Благодарю вас, сир. Я извещу вас. – Филипп поклонился королю.

Людовик раскрыл двери в комнату, подумал и сказал:

– Знаете ли, – он кинул взгляд на кресло, стоявшее прямо возле дверей, – возьмите-ка, пожалуй, его, сядьте и отдохните…

Филипп покраснел, насупился и пробурчал:

– Сир! Я полон сил и способен простоять на часах трое суток к ряду!..

Людовик тепло улыбнулся и похлопал его по плечу:

– Нисколько и не сомневался в ваших силах, мой молодой шевалье! Но, – он с хитрецой посмотрел на юношу, – если я не запамятовал – приказы сюзерена вассалы обязаны соблюдать и исполнять?..

Филипп опустил глаза, тяжело вздохнул, помялся с ноги на ногу и пробурчал:

– Да, сир. Только те, что не затронут честь и христианскую мораль…

Король громко и весело рассмеялся, да так задорно и заливисто, что покачнулся и, чуть было не упал, а по коридорам дворца эхом разлилось его веселое гоготание:

– Надеюсь, мой юный и щепетильный в вопросах чести и христианской морали вассал, я не сильно нарушил основные заповеди?..

– Нет-нет, сир…

Людовик провел по своему крупному и раскрасневшемуся лицу своими огромными ладонями, успокоился и произнес:

– Шевалье де Леви, извольте исполнять…

Филипп вытянулся в струнку, четко кивнул головой и с грохотом вытащил тяжелое дубовое кресло в коридор. Людовик прикрыл за собой двери, рыцарь походил взад-вперед пару минут, после чего, с тяжелым и обреченным вздохом, в котором сливалось страдание и негодование, плюхнулся в кресло.

Уже порядком перевалило за полдень. Ясный и солнечный зимний день стремительно убегал, солнце, так толком и не прогрев, как следует, воздух, сворачивало свои лучи и устремлялось к западу. Небосвод медленно тускнел, заполняясь разноцветьем лишь на западной половине неба. Почти круглая луна нагло высунулась и, совершенно не стесняясь своей первозданной наготы, едва заметным серебряным диском висела высоко в небе.

Филипп равнодушно следил глазами за изменениями дня, время от времени позёвывая и кутаясь в свой большой турнирный плащ, подбитый тонким беличьим мехом. Он толком и не согревал, но, тем не менее, создавал какую-то успокаивающую и не сколько домашнюю ауру.

Сквозь старое стрельчатое витражное стекло, коими был довольно-таки редко (все-таки строили его, прежде всего для защиты, а уж потом для жизни) украшен дворец, окружающая действительность принимала удивительные и подчас причудливые тона.

Рыцарь едва заметно улыбнулся, вынул меч из ножен, положил его на колени и, скрестив руки на груди, стал вспоминать всю цепь удивительных событий, нахлынувших на него.

Всего лишь пару месяцев назад он и подумать не мог, не мог даже помыслить в своих самых удивительных мечтаниях, что вот так будет сидеть возле опочивальни самого короля Франции. В своей тихой, серой и, казалось, беспросветной глухомани он мог, разве что, поучаствовать в парочке каких-нибудь захудалых турниров, ну еще охоты, ну стрельба из арбалета по разжиревшим мельничным голубям, таким огромным, словно порядочные тетерева.