Часто говорят – и я твёрдо верю в это – что Небеса не посылают нам испытания, превосходящие наши возможности. Едва прошёл час (хотя для меня, Читатель, длившийся умопомрачающе долго) с момента ухода Эмерсона, в течение которого я непрестанно размышляла о способах перенести предстоящие бесконечные часы, как Небеса пришли мне на помощь. Мои нервы были так напряжены, что голоса за пределами салона заставили меня уронить стакан и вскочить, как ошпаренную. Я знала эти голоса. Один из них принадлежал Махмуду, пронзительный и протестующий. Другой...
Я подбежала к двери и распахнула её. Махмуд держал извивающегося и сопротивляющегося мальчика за руку.
– Ты не можешь войти просто так. Иди и умойся, грязнуля, а я скажу
Мальчик поднял лицо, искажённое дикой гримасой. Чёрные глаза расширены, смоляные кудри испачканы пылью,
– Отпусти его, – приказала я. – Давид, где Рамзес?
Прежде чем Махмуд смог подчиниться или Давид – ответить, Бастет вышла из тени на палубе, обдумала ситуацию и прыгнула на спину Махмуда. Махмуд закричал и отпустил руку Давида. Бастет спрыгнула и прошествовала мимо меня к обеденному столу.
Я втянула мальчика в комнату и закрыла дверь. Сначала я не могла заставить его ни сесть, ни связно говорить. Он без устали тянул меня за руку, требуя, чтобы я шла с ним.
Вмешалась Эвелина, мягко разняв наши руки.
– Перестань его трясти, Амелия. Давид, посиди здесь со мной. Я очень рада, что ты в безопасности.
– Но он – нет? Его нет здесь? – Напряжённое тело Давида расслабилось, когда она обняла его, и он прерывисто выдохнул.
– Расскажи нам, что случилось, – попросила Эвелина. – Расскажи нам, что ты знаешь. Говори по-арабски, это будет быстрее и проще.
Видимо, только она могла получить от мальчика разумный ответ. Он говорил простыми, повествовательными предложениями, с тревогой наблюдая за ней, как будто было жизненно важно, чтобы поняла именно она. Но Эвелина, казалось, понимала его без труда. Возможно, долгие разговоры между ними улучшили и её арабский, и его английский. Между ними, несомненно, возникли узы чего-то более тёплого и сложного, чем просто дружба.
Как я и думала, Рамзес решил взять на себя обязанность выследить Риччетти. Давид даже не пытался отговорить его; у него было совершенно непропорциональное уважение к способностям Рамзеса.
– А он не мой брат? Куда он идёт, туда и я иду.
Они «одолжили» лодку и переправились через реку.
– Она, – сказал Давид, указывая на Бастет, – она тоже пошла с нами.
– Она была с тобой всё это время? – спросил Уолтер, не обращая внимания на кошку, хладнокровно рассматривавшую остатки пищи.
– Пусть он сам рассказывает всё по порядку, Уолтер, – ответила Эвелина. – Давай, Давид.
Должна признать, что Рамзес принялся за дело более разумно, чем я ожидала. Зная, что обычного босоногого парня в жизни не пустят ни в один из крупных отелей, он предусмотрительно нарядился в то, что могло сойти за своего рода ливрею – сандалии, чистый белый халат и красную феску. Притворяясь, что ему передали посылку для доставки синьору Риччетти, он обошёл все гостиницы, но, вряд ли нужно объяснять, безуспешно. Он также принял меры предосторожности, велев Давиду следовать за ним на разумном расстоянии вместе с кошкой.
– Все в Луксоре знают её, – объяснил Давид. – Ей нельзя было находиться с ним. Он приказал ей остаться со мной.
Я посмотрела на Бастет. Она подняла голову от моей тарелки и посмотрела на меня прохладным, оценивающим взглядом. Бастет действительно была довольно странным существом, и я не хотела углубляться в отношения Рамзеса с ней.
– Что дальше? – спросил Уолтер.
Затем Рамзес посетил торговцев антиквариатом.
– О Боже! – воскликнула я. – Вот как Риччетти узнал! Половина из них у него на содержании, а другая – трепещет перед ним в ужасе.
– Тише, – подняла руку Эвелина. – Пусть он продолжает.
Оставшаяся часть рассказа не заняла много времени. Рамзес вышел из одной лавки с особенно самодовольной улыбкой (Давид не использовал это выражение, но я достаточно хорошо знала Рамзеса, чтобы вообразить эту картину) и, подав знак Давиду, погрузился в путаницу отдалённых переулков. Ему дали адрес – точнее, направление, поскольку названия улиц и номера домов неизвестны в Луксоре. Давид следовал в десяти футах позади, как ему было велено, и тут из тёмного дверного проёма вышел мужчина и схватил Рамзеса, зажав ему рот.
Результат не совсем оправдал ожидания. Рамзес был скользким, как угорь, и не придерживался правил джентльменского поведения. Ему удалось освободить рот на достаточно долгое время, чтобы крикнуть.
– Он закричал: «Беги!» – сказал Давид. – Я побежал.
– А кошка?