Proxy bellum

И отпустив гашетку Андрей повел самолет в размазанную бочку, уходя от ответного залпа. Вправо. Его ведомый напротив — влево. С тем, чтобы вернуться в ордер чуть ниже.

Над головой пролетел рой светящихся «пчел». Это англичане стреляли такими же — трассирующе-зажигательными пулями. Только калибром поменьше. И не такими опасными для дюралюминиевого планера.

Выход в горизонт. И уход в вираж с понижением. Судя по маневрам их явно затягивали в собачью свалку, что было не в интересах звена сильно уступающего численно группе противника. Но они от нее уклонялись.

Пикирование с отрывом.

Выход в горизонт.

Боевой разворот.

Новая очередь в лобовой. И новая бочка. И вновь один из противников начинает резко снижаться, явно утратив управление. Все-такие 13-мм пули — серьезный аргумент. Тем более идущие густым роем.

Началась работа.

Аккуратная, но жесткая.

Вторая пара действовала чуть сзади, стараясь держаться повыше. Работая по ситуации. Либо также идя в лобовые, либо угощая на проходе тех, кто решил совершить разворот для преследования первой пары…

Где-то минут через пять боя в эфире ближней связи появился разведчик. Тот что болтался в этом квадрате. Что улучшило информированность звена. Правда в целом было уже и не важно. Пара лобовых сняла с неба пять самолетов противника. Безнаказанно.

Что если не сравняло численность, то сильно ее сблизило. И, вкупе с утратой внезапности, привело неприятеля к решению отступить. Но не в Швецию до которой было далеко, а в сторону Финляндии, что лежала в прямой видимости. До Швеции они бы не успели, ведь И-2 обгоняли их в горизонте. А тут — шанс дотянуть до зениток имелось.

И английские истребители, резко пойдя на снижение постарались разогнаться. Разойдясь широким веером. Идти группой в такой ситуации было смерти подобно…

Вечером того же дня у Фрунзе раздался звонок.

— Михаил Васильевич, — произнес секретарь, — запрос от НКИДа. Соединить?

— Кто там?

— Не уточнял. Попросили соединить.

— Ну давай.

— Михаил Васильевич, это Алексей Алексеевич. Не сильно отвлекаю?

— Что-то случилось?

— Маннергейм хочет поговорить.

— Вот как? Когда и где?

— Да сейчас — ждет на линии. Соединить?

— А соедините. Прям интересно, что он скажет.

…

— Алле. Алле. Как меня слышно? — раздался изрядно приглушенный голос. Связь в эти годы телефонная была довольно посредственной и страдала от затухания сигнала с ростом расстояния.

— Слышу вас Густав. У трубки Фрунзе.

— Михаил Васильевич, что же вы делаете? Зачем эта блокада? Простые же люди гибнут.

— Как гибнут?

— Голодают. Или вам не докладывали?

— Как они могут голодать? Их грабят что ли мародеры?

— Продуктов питания в магазинах почти нет. И цены на них взлетели до небес. Все в армию направляется.

— Продукт, Густав Карлович, это результат некой деятельности. Продукцию питания мы с вами, как и все нормальные люди, справляем в уборную. Зачем вы их в магазинах продаете и тем более в войска направляете, мне не ведомо.

— Михаил Васильевич, русский язык для меня не родной. Я имел в виду — еду.

— Продукты для питания? Да, с ними перебои. Я слышал.

— Простые же люди страдают.

— Так зачем вы забираете у них еду? Солдаты потерпеть не могут?

— Вы не хуже меня знаете, что человек с оружием не очень терпелив.

— Да, согласен, есть такая особенность. Но что вы от меня хотите?

— Женщины и дети голодают! Позвольте поставки продовольствия хотя бы для них. Вы же не с ними воюете.

— А как я проконтролирую, что это продовольствие кушают только они? Вы ведь не хуже меня понимаете, что оно пойдет в армию.

— Но… люди невинные гибнут. Не воины.

— А что, когда финны каких-то десять лет назад резали русских, вас этот вопрос не волновал?

— Вы отлично знаете, что это не так. Но я ничего не мог сделать.

— Вот и я, так получилось, ничего не могу сделать. Меня свои же не поймут, если я станут устраивать эти жесты доброй воли.

— Прошу! Сжальтесь! Это же женщины и дети!

— Вы понимаете, о чем просите? Чтобы английские и финские войска получили продовольствие. И чтобы они убили больше советских солдат. То есть, оставили сиротами уже наших женщин и детей. Вы понимаете, что хотите обменять жизни своих женщин и детей на наших. Дескать, наши могут дохнуть. Не так ли?

— Я не это имел в виду…

— Серьезно? Ну тогда спишем это на ваше недомыслие. Еще что-то?

— Я… о боже…

— Вы знали на что шли. Мы оба это знали. И эти придурки в Гельсингфорсе тоже знали. Так что вините их в гибели мирных и ни в чем неповинных людей. Нацизм, Густав Карлович, всегда таков. Эта кровожадная тварь, которая питается людьми. Пока может — чужими. А как возникают сложности — пожирает своих же. С аппетитом.

— Вы можете принять беженцев? — после затянувшейся паузы спросил Маннергейм.

— И накормить их?

— Да. Это, полагаю, единственный способ гарантировать, что военные не притронуться к их еде.

Фрунзе задумался.