Провокатор

Я слегка озадачился. Вот так с места? Нда, а здесь, похоже, тоже принято решать деловые проблемы в неформальной обстановке… или Савва Тимофеевич решил меня спасти из женских сетей? Или… вот я болван!!! У него же роман с Андреевой, а я, дурак, на ее заигрывания отвечал! Ясное дело, будет он мне спину взглядом сверлить. Так, разворачиваемся и переходим к деловым вопросам - вот уж нафиг не надо даже из-за такой женщины, как Андреева, ссориться с Морозовым.

- Савва Тимофеевич, я больше по части широпотре… - мысленно чертыхнувшись, я спешно поправился, - по части всяких бытовых вещей, ручек там, скрепок, чертежного инструмента или ножничек-пилочек для ногтей.

- А как же ваша перемычка, так? Или путеукладчик с автосцепкой? - Морозов вздернул бровь.

Ого, а он довольно глубоко в курсе, или это моя неожиданная популярность оказалась столь широка?

- Это все знакомство с Василием Петровичем Собко, он меня с пути истинного сбил.

Морозов заливисто рассмеялся.

- Что это вы такое веселое Савве Тимофеевичу рассказываете? - к нам снова подобрался женсовет МХТ. - А нам?

- Милые дамы, вы хотите равноправия даже здесь?

- Да! - дурачась притопнула ногой Андреева.

- Ну, тогда вам необходимо в роли Дездемоны душить Отелло.

Немудрящая шутка вызвала бурный восторг присутствующих, но нас позвали к столу, где меня заботливо усадили между Андреевой и Халютиной. Последовала вереница тостов за процветание театра, за режиссеров, за актеров и актрис, за культуру в целом - словом, ничего особенного и я заскучал.

- И как вам сегодняшняя пьеса? - заметив это, попытался втянуть меня в общий разговор сидевший напротив Шехтель.

- Трудно сказать, не специалист. Вот если бы вы меня спросили о расчете неразрезной балки или шарнирной арки, - улыбнулся я в ответ. - Хотя образ чайки интересный, интересный… Знаете, - не удержался я от небольшого хулиганства, - из него может выйти неплохая эмблема для театра, чайка, парящая над волнами. Символично, не правда ли?

- Пожалуй, - задумался Федор Осипович, как раз и ставший автором знаменитого МХАТовского лого.

- Михаил Дмитриевич, я смотрю, вы несколько равнодушны к театру? - поддержала разговор Андреева.

- Да, Мария Федоровна, особенно к опере. В любом случае жизнь куда как интереснее.

- И что же вас так отталкивает в опере?

- Невероятная, запредельная ходульность. Солист и солистка стоят на авансцене и пять минут поют, разводя и сводя руки - так в опере выглядит стремительная погоня. Или дама весом в десять пудов изображает юную воздушную девицу.

Присутствующие опять засмеялись, а я добавил:

- Я готов принимать вокальное и драматическое искусства раздельно, но вместе… Кроме того, опера обладает ужасным свойством - смотришь на циферблат через два часа после начала, а прошло всего пятнадцать минут!

Смех перешел в хохот, в нашу сторону повернулись почти все собравшиеся.

- Так что я опасаюсь ходить в театры, боюсь что-нибудь отчебучить и будет со мной как с тем трагиком.

- С каким же? - спросил сам Станиславский, пока еще молодой красавец-усач, а не тот добрый дедушка в бабочке, которого мы привыкли видеть на фотографиях и которого Советская власть сделала живым классиком и непогрешимым авторитетом.

- Ну как же, в театре банкет после бенефиса, не пригласили только трагика и комика, сидят они в номере паршивой гостиницы, трагик говорит, - тут я подпустил отчаяния в голос, уперся рукой в лоб, изображая типичного “несчастливцева” российской сцены и произнес почти рыдая, - Не пригласили! Забыли!

- А комик, напротив, скалится во весь рот, радостно потирает руки - Не пригласили! По-о-омнят! - и я потряс воздетым вверх пальцем.

- А у вас, Михаил Дмитриевич, явные актерские задатки есть! - сквозь общий смех выдал Станиславский.

- Упаси бог, Константин Сергеевич, как же я могу у вас кусок хлеба отбивать? - что снова вызвало волну веселья. Вот как они ведутся на такие простенькие шутки? Пожалуй, если с революцией не выгорит, пойду в артисты разговорного жанра, анекдоты рассказывать.

Банкет понемногу завершился, собравшиеся снова перешли к хождению и разговорам, на этот раз меня “пасла” Соня Халютина, которой я оказывал знаки внимания - демонстративно, для Саввы Морозова, чтобы хоть так дать ему понять, что я вовсе не покушаюсь на его отношения с Андреевой.

Вечер затих далеко за полночь и несомненно удался, к имиджу инженера Скамова теперь накрепко приклеилось репутация острослова. Савва Тимофеевич тоже выглядел довольным и даже довез меня до дома в своем экипаже, я на прощание облобызал ручку Марии Федоровне и расстался с Морозовым, что называется, на дружеской ноге. Ну и славно - человек он мощный и очень интересный, надо будет попробовать его от ранней смерти отодвинуть, а то связался с революционерами, денег им давал, а они его, как говорят, и грохнули, когда припекло. Темная история, в общем - официально самоубийство, но похоронен на старообрядческом кладбище в освященной могиле, чего никогда бы не случилось, наложи он на себя руки.

Глава 14

Зима 1899