Провокатор

А Собко со своими шутками-прибаутками изложил наши проекты, вытряс из Леонида его соображения, не переставая всячески рекламировать машину, автосцепку и меня, как непризнанного гения железнодорожного строительства и даже человека крайне передовых взглядов, не убоявшегося вступить в схватку с жандармами, от чего я вяло отбрехивался. Но по разговору выходило, что запусти путеукладчики в течении года - сроки завершения Транссиба можно будет существенно приблизить. Красин дал пару ценных замечаний, обещал в следующий приезд в Москву (он разрывался между Харьковом, где доучивался в университете и работой топографом или мастером на разных дорогах) более подробно ознакомится с чертежами и мы разошлись. Вернее, ушел только Собко, а мы двинулись к Александровскому саду и далее вдоль него, к “Большой Московской гостинице” на Охотном ряду.

- Скажите, Михаил Дмитриевич, а что за мелодию вы напевали за шахматной доской? - после нескольких дежурных фраз о погоде и работе обратился ко мне Красин.

- Знаете, я сильно задумался и делал это машинально, может, вы напомните?

В ответ Красин воспроизвел несколько тактов… “Варшавянки”.

Да что же это такое, а? Следишь за речью, не дай бог оговориться словцом из будущего или брякнуть неиспользуемый ныне термин, а стоит чуть ослабить вожжи - все само лезет из подсознания! Вот интересно, а играя с Зубатовым, я тоже “вихри враждебные” мурлыкаю?

Хотя… может, оно и к лучшему и этот шанс надо использовать…

- А, это моя любимая песня. Haydi barikata, haydi barikata, ekmek, adalet ve ozgurluk icin, - напел я вариант прикольной группы Bandista.

- Это, простите, на каком языке?

- На турецком. А вот на испанском. Alza la bandera revolucionaria Que del triunfo sin cesar nos lleva en pos.

Даже не зная турецкого, Леонид уж точно определил слово “баррикада”, а уж французский-то он знал наверняка, так что и “бандера” и “революционариа” пошли прямо в цель. Но я решил дожать:

- Могу и на русском. А могу вот еще что:

Вставай, проклятьем заклейменный

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

Красин остановился, как обухом прибитый и неудивительно - “Интернационал”, разумеется, был известен, но только на французском или там немецком, русского перевода еще не существовало! Но Леонид довольно быстро справился и жадно спросил:

- А дальше?

- А дальше только припев, больше пока не переведено, этим занимается один юноша в Париже, но небыстро, очень небыстро, глядишь, через годик и закончит, - хватит с меня “Елочки”, не хочу больше песни тырить. И я продолжил:

Это есть наш последний

И решительный бой,

С Интернационалом

Воспрянет род людской!

- Вы социалист? - как в омут бросился Красин.

- Да. Рекомендательных писем от Плеханова или Засулич предоставить не могу, но я с ними недавно встречался в Женеве.

- В Женеве? До или после убийства Елизаветы Баварской?

- За пару недель до, вовремя успел уехать - полиция перетрясла всех известных им левых, досталось и Георгию Валентиновичу с Верой Ивановной. А вы, как я полагаю, оказались в Иркутске не по своей воле, так?

- Да, там целая история, тянется уже семь лет, - подтвердил Леонид.

В тот вечер мы толком не договорили и разошлись, условившись непременно встретится в следующий приезд Красина в Москву через пару недель. За это время я дернул Савинкова и нескольких других ребят разузнать о Красине - строго говоря, мне это было совершенно не нужно, биографию Никитича я вполне помнил, мне было нужно, чтобы информация о том, что я навожу справки, дошла до объекта моего интереса.

Тем временем шли и рутинные дела - зубатовские “профсоюзы” уже действовали на семи заводах, но пока тихо, занимаясь в основном самообразованием. Я нацелил на них Тулупова с Муравским, посоветовал подбросить литературы и кого-нибудь из толковых ребят, чтобы аккуратно двигать рабочих в нужную сторону. За дело взялся Исай - как по мне, лучше кандидатуры и не найти, свой, из рабочих, за словом в карман не лезет, задачу понимает и пока никакую политику (во всяком случае, в открытую) туда тащить не будет.

Группа Савелия Губарева надыбала пять деревень, годных под стартовые площадки для колхозного движения, из них я выбрал одну, наиболее интересную - относительно близко к Москве, никакая урожайность, хотя петровцы клятвенно заверили, что ее при правильной агротехнике можно поднять втрое и, что самое главное - там жила родня сразу аж двух студентов-землеведов. Мы решили готовить встречу с “крестьянским активом” как можно скорее, лучше всего - в Можайске, самом ближнем городе.

***

Палка просвистела у самого носа, я едва успел отшатнуться - нападавший был на полголовы выше и длиннее руками. Еще хуже было, что он был сильно моложе и атаковал в таком темпе, который я долго не выдержу, дыхалка уже не та.