Проводница

— Я ночью проснусь и прислушиваюсь, не хрипит? не кашляет? А потом только соображу, что его нет… — продолжила Наташка. — С работы бегу, думаю, что на обед варить… А вспомню, кому варить? Себе, что ли? Я вот рвалась в Москву, хотела в модельное агентство поступить, все знакомые в один голос твердили: «Тебе, Наташка, только в модели!» Он меня по рукам и ногам связывал. Теперь свобода! — Она горько усмехнулась. — Ну, скатала я в Москву, разгонять тоску! И что? Кому я там на фиг сдалась?! Там таких, как я, со всей страны толпы шастают. Совсем соплюшки, от горшка два вершка, ноги вырастили — и туда же, уже себя на продажу выставляют. Глазки строят, показывают, что на все согласны… Я как подумала, что и я так же, наверное, выгляжу, так собрала манатки и обратно.

— Да не, ты красивая, — неловко сказала Ольга. — Пробьешься…

— Правда? — криво усмехнулась Наташка. — Значит, я тебе нравлюсь? Тогда, может, пойдешь со мной? Хочешь меня, пацан?

— Ты что, дура? — сорвалась на крик Ольга. — Правильно твой отец говорил: шлюха ты!

— Сам дурак, — спокойно отозвалась Наташка. — Не хочешь, не надо… Я тебя тоже не хочу. Просто хочется, чтоб кто-то рядом был. Знаешь, так одиноко… хоть волком вой…

Глава 13

Ольга стояла на перроне воронежского вокзала в задумчивости. На соседнюю платформу только что прибыл состав, но вся беда была в том, что на всех идущих в родной город поездах были знакомые, местные бригады.

С одними из них Ольга ездила на столицу, с другими на Питер, с третьими на Мурманск, с четвертыми на Саратов. Да, по сути, все почти в их маленьком проводницком коллективе друг друга знали. Кого расформировывали, кого прикрепляли к новой бригаде, к новой сменщице. В общем, если кто-то кого-то и не знал, то хотя бы слышал о нем.

А Ольге не хотелось попадаться знакомым на глаза в таком виде. Не хотелось лишних расспросов, сочувственных вздохов. То, что даже Наташка Малькова ее не узнала, больно резануло по самолюбию. Словно они с ней все еще соперничали за Никитино расположение и Ольга проиграла красотке Наташке.

Ей хотелось, словно больному зверю, забраться в свою нору и зализывать раны, отращивать волосы, до тех пор, пока она не обретет привычный человеческий облик.

…Она выбрала проходящий пассажирский через Ростов и подошла в проводнице последнего вагона.

— До Ростова, тетенька, подбросите? — жалобно заканючила она, по опыту зная, как жалко становится молоденьких бродяжек.

— У тебя и денег, поди, нет, — смерила ее взглядом пожилая проводница.

— Двадцать рублей! — гордо сказала Ольга.

Билет до Ростова стоил в пять раз больше, но тетка махнула рукой и протянула руку.

— Давай. Иди в конец вагона на третью полку и лежи как мышь.

Ольга торопливо юркнула в вагон, вскарабкалась на третью полку в крайнем отсеке-купе переполненного плацкартного вагона и замерла там.

Внизу по-студенчески ужинала компания молодежи: пивом и хлебом с майонезом. Они разговаривали возбужденно, громко, мешая Ольге заснуть.

Худощавый смешной парнишка с длинными волосами прихлебывал пиво и декламировал стихи, сам себя перебивая, останавливаясь после каждой фразы и комментируя прочитанное.

Стихи были странные, строчки вязались друг с другом причудливой вязью, без всякого видимого смысла, который ускользал от Ольги, растворялся в завораживающей ритмике слов:

— И только и свету, что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной;
И некому молвить: «Из табора улицы темной…»

Дальше студенты посыпали малопонятными терминами: символизм, акмеизм, называли незнакомые фамилии, и Ольге было странно, что этих незнакомцев они именуют великими русскими поэтами.

Она свесилась вниз и глянула на обложку лежавшей на столе книги. Прочла на корешке «Осип Мандельштам» и удивилась. Никогда о таком не слышала. Да и откуда ей было услышать? В школе они его не проходили, да и окончила Ольга всего девять классов, и ее знание русской поэзии ограничилось «Евгением Онегиным» и «Горем от ума».

Непонятно, почему странно сложенные слова все крутились в голове, ритмично проговаривались в такт стуку вагонных колес:

А жизнь-проплы-вет-теа-траль-ногока-пора-пеной…

Что такое этот театральный капор? Виделось что-то кружевное, пенное, словно молочный коктейль, который проносят мимо носа, не дав попробовать.

И вместе с этим пенным, вкусным чудом проходит мимо жизнь… Нет, жизнь и есть этот сладкий молочный коктейль с сиропом, жизнь и есть эта кружевная пена… только предназначена она не для Ольги. Ее готовят для кого-то другого, чистенького, умненького, подающего надежды… А она уже выброшена на обочину и должна сознавать, что нельзя трогать это чудо своими грязными руками. Можно только смотреть, как оно проплывает мимо носа…

Все покатилось кубарем, сорвалось с катушек, понеслось кувырком… Такая простая и ясная жизнь превратилась в сумбур и хаос из-за какой-то нелепой случайности…