Звон не был героем — скорее он был крысой, которая, как известно, будучи загнанной в угол, проявляет чудеса храбрости.
— Так, — сказал Звон, — уходим все. Будем прорываться на первый этаж. Первыми идут Преподобный и Клешня, я с Большим Фредом за вами. Остальные за нами. Игла, ты прикроешь нас, как обычно. И не топайте как слоны. Нам надо подобраться как можно тише.
— Да? — усмехнулся Клешня. — Какой-то голос… Чушь! С чего мы должны слушать этот бред, твой и его? Надо отсиживаться здесь, а не лезть к черту в пасть!
— Да? — прищурился Звон. Его ствол уставился в лоб говорившего. — Клешня, ты, кажется, не въехал, что я не собираюсь сидеть тут на заднице, ожидая, пока эти трехметровые черти поднимутся ко мне и прикончат, как овцу в загоне. Если ты решил оставаться — что ж, это твое дело. Я сделаю тебе услугу, пристрелив, потому что они все равно тебя пришьют. Ты все же хочешь еще немного пожить, а? Или хочешь мне что-то сказать?
Клешня не сказал в ответ ни слова.
— Я так и думал, — кивнул Звон. — Так что — спускаемся.
Они двинулись.
Когда они подходили ко второму этажу, я оторвался от их мыслей, высунул ствол в коридор и дал короткую очередь.
После этого я начал стрелять одиночными — все так же, в никуда. Мне надо было заглушить шаги на лестнице.
И затем в фойе раздалась стрельба — а точнее, прогремела целая канонада. Пушка Большого Фреда заглушала треск очередей и пистолетных выстрелов. Пару раз бухнул дробовик…
Несколькими секундами спустя все стихло — так же внезапно, как началось. Я зашарил в ментальном пространстве и наткнулся на Иглу. Ее глазами я окинул фойе.
Все три Карателя лежали мертвыми. Появившись за спиной, Звон и его команда обрушили на них такой шквал огня, в котором было не выжить.
И все же «Мясники» успели ответить. Преподобный неподвижно лежал на лестнице, его дробовик скатился вниз. Звон получил несколько пуль в грудь, его ранения не оставляли надежд. Клешне досталась пуля в голову.
Большой Фред и Игла оставались в строю, укрываясь за колоннами.
— Голос идет к нам, — предупредила она Фреда. — Так что смотри, не стрельни в него.
Выйдя в фойе, я прикрыл их ментальной защитой и немедленно направился к лестнице.
— Мне нужно мое оружие, которое осталось на втором этаже, — пояснил я им по пути.
Отыскав излучатель, я вернулся обратно.
— Может, пояснишь, черт возьми, кто ты такой? — спросила Игла, когда я занял место за соседней колонной.
— Это не настолько важно, — ответил я. — Важнее то, что мы будем делать дальше. План предлагаю следующий: сначала…
— После первого твоего плана мы потеряли Звона, Преподобного и Клешню, — перебила Игла. — И если ты сейчас же не сообщишь мне, как мы отсюда выберемся, я…
Договорить она не смогла, ее слова потонули во внезапном нарастающем реве.
А затем на улице грохнуло так, будто там взорвался склад боеприпасов.
Уши заложило. Взрывная волна сорвала парадную дверь с петель и забросила внутрь. Здание вздрогнуло, как при землетрясении. В окна ударил ослепительный свет. На пол упали куски потолка. Со стен посыпалась штукатурка.
Секундой позже раздались еще взрывы, настолько же мощные. Их я ощущал, уже лежа на полу.
Когда они наконец отгремели, я встал и закашлялся. В воздухе стояла густая пыль. Света не было — фойе освещал только огонь, отсвечивавший с улицы.
Я приблизился, и моему взгляду открылась феерическая картина разрушения.
От десятков автомобилей, принадлежащих к самым разным классам и ценовым категориям, оставались только горящие каркасы. Где был престижный «Мерседес», а где демократичный «Фольксваген» — в этом скоплении покореженных, перевернутых кузовов было не разобрать. «Рено», на котором я приехал сюда, находился где-то там.
Парковые деревья горели, как факелы, кустарник пылал. Отовсюду доносился треск, летели искры. Черный дым поднимался клубами, кружил пепел и несло гарью…
Вопли диджея о том, что это адская ночь и адская вечеринка, оказались пророческими — этой ночью отель осадили демоны, а затем он словно провалился в преисподнюю… Ступени в нее усеивали обгорелые останки тех, кого скосила автоматическая пушка. Человек тридцать-сорок…
Шатаясь, ко мне подошла Игла. Ее лицо покрывали ссадины, на скуле расплывался огромный кровоподтек.