Проводник в бездну

— Ну, хватит! — стукнул ладонью по столу старый. — Пошли перепрячем добро. Чего ты так вытаращился на меня, Мыколай? Говорю — надёжней надо перепрятать! Всё! Завтра пойдёшь в Чернобаевку, расскажешь: шастают по лесам всякие недобитки, новой законной власти угрожают… Может, облаву того… Выловят тех, с кубиками… Ну всё, пошли! Мы быстренько: раз-раз — и ваших нет. Айда!

Но всё же пришлось повозиться долго, ведь немало добра всякого натаскали Налыгачи. Часть спрятали в огороде, в старой яме из-под картошки, кое-что рассовали по углам в сенях, в сараях, в погребе. Лишь в полночь они сошлись в хате. Поликарп внёс алое знамя, кинул на лавку. Федора взяла полотнище, примерила к своему короткому торсу.

— Сроду в шелках не ходила, а под старость… Хорошая кофта будет.

— Ты что, белены объелась! — выругался старый. — Да нам за знамя советского полка освободители… Правда, Мыколай? Озо-ло-тят! Знаешь, как у них знамя ценится!

Мыколай хмурился, тяжело поворачивая голову на бычьей шее, крутил цигарку.

— Правда-то оно правда…

Поликарп презрительно махнул рукой:

— Бородатых испугался?.. Да они побоятся нос высунуть из леса! Минуло их царство!

Мыколай затянулся дымом, повёл белками покрасневших от самогона глаз.

— Это вы, тату, зря такое говорите. Не очень они и боятся. Вон оберу врезали, а в Лемешивце на комендатуру напали. Разве не знаете?

— Не будь, Мыколай, тем, кто имеет куцый хвост.

— Если вы, тату, такой отважный да смелый, то чего трётесь-мнётесь? Надо было уже давно отнести. Свирид Вакумович подсказал бы, к кому лучше со знаменем подкатиться, чтобы больше за него выторговать.

Поликарп деланно вздохнул:

— Туды к чёртовой матеря! «Свирид подсказал бы». Дурной ты, Мыколай, как семь пудов дыма. Здоровьем тебя бог не обидел. Вон шея, хоть ободы гни. Да кулачищем можешь быка убить. А вот ума не дал всевышний.

— Ум — он по наследству передаётся, тату.

— Тату, тату! — закипел Приймак, пропустив мимо ушей ехидное замечание сына. — Я и без твоего Свирида дорогу найду! А то ещё себе припишет… Я его, шельму, знаю, ещё с позапрошлых времён помню. За копейку отца родного продаст.

Но Мыколай не унимался:

— Зря вы, тату. Для них знамя — честь солдатская. Нет знамени — нет полка.

— Это, видать, о тебе сказали люди: дурак дураком. Да ты своей дурной головой подумай: с кого буду иметь большую выгоду? Представь, если я этому красавцу обер-лейтенанту знамя продам или даже полковнику, а то и генералу? Кто больше даст? А? Ну всё. Хватит! Тебе, Мыколай, рано вставать… Мыкифор, ты у нас останешься ночевать или домой пойдёшь?

— Да заночую…

— Ясно. Федора, где наше корыто?

— Вон где, под печкой. Зачем тебе?

— Тащи сюда, морока! Сказано: большая Федора, да дура.

— Кто это такое сказал? — обиделась Федора.

— Все говорят… А ну, морока, скорее тащи! Ещё рассусоливает!

Федора, сбитая с толку неожиданным распоряжением, вытащила почерневшее деревянное корыто, расколотое с одной стороны и выщербленное с другой. Корыто было заполнено всяким домашним тряпьём. Старый дёрнул корыто к себе, разгрёб грязное тряпьё, метнулся, схватил со стола знамя и, скомкав его, засунул на самое дно.

— Тут же найдут! — испугалась Федора.

— Да кто в твои пелёнки-простыненки полезет…

Разогнав семью по лежанкам спать, Поликарп задул керосиновую лампу, потом сам бухнулся на кровать, вздыхая:

— Охе-хе-хе, жить плохо, а если подумать, то с умом можно… Так, так, так…

Федора, засыпая, промямлила:

— Долго ли ты будешь бубнить, тактакать? Спать пора!

— А ты, морока, цыть! И когда уже ты выспишься? И когда уже ты вылежишься? И так чуть не лопнешь. — Помолчал, потом кинул в темноту: — Что, давно кулаков не пробовала?

Залаяли собаки. Поликарп рванулся к окну, прижался лицом к стеклу, но ничего не увидел во дворе, прохрипел:

— Кого это черти носят?

Послышалось — будто стукнула щеколда калитки.

— Федора, спишь?

— Заснёшь… — отозвалась с печи Федора, закряхтев, спустилась с печи, зашелестела по соломе босыми ногами.

— Пойду посмотрю, кого там нечистая носит… — сказал Поликарп. — Может, злодеи… Такое время, знаете, — и только из ему известного тайника достал наган, спрятал в карман брюк, после чего не спеша пошаркал к воротам.

— Открой, Налыгач! — услышал знакомый голос, от которого всё похолодело внутри.

— А у нас все д-дома… — Сунул руку в карман, почувствовал прохладную воронёную сталь. «Если один, два — пульну, не я буду, пульну».

— А ну открывайте! Без болтовни! — уже строже прозвучал голос за воротами.

«Нет, не буду пулять».

Приймак, спотыкаясь, кинулся к калитке, на ходу запихнул наган под кругляк. Открыл прикрученную проволокой калитку.

— Вы бы сразу и сказали, как говорил тот, что это вы. Заходите, как говорил тот. Здрасьте!

Поликарп подобострастно кланялся, тактакал.

Антон Яремченко, с ним седой командир и ещё несколько незнакомцев вошли во двор.

— Все? — Поликарп хотел выглянуть за калитку, но один из незнакомцев крепко взял его за ворот кожуха, повернул назад.

— Так, так, так, — протарабанил Поликарп, догадавшись без слов — ему не стоит выглядывать за ворота.