Провинциальный детектив

Однажды ее день рождения попал на такой вот «релакс». И он забыл. Появился только через день. А она весь свой «день варенья» сидела в номере. Даже не напилась – это было бы, по крайней мере, понятно. Но мама не удержалась и таки спросила его, что все это значит? А он на голубом глазу ответил: извини, я так устаю, мне надо расслабиться. Вот. Но это ерунда. Это их отношения. Поначалу была обида за нее, а потом стало ясно (видимо, инстинкт самосохранения сработал): если она готова терпеть, как об нее ноги вытирают, это ее проблемы. Но Кира всегда была с ней рядом – должен же кто-то «скорую» вызывать.

– С какого-то момента мне это перестало… причинять боль.

– Подожди, это все лирика. Ты взрослая девочка и прекрасно понимаешь, что вот так просто «вердикты» не выносят. Что значит «плохой» человек? То, что ты описываешь – это плохой муж, нелюбящий муж. Нагло изменять жене – этого маловато, чтобы назвать человека вот так сразу плохим.

Почему он, взрослый мужчина, разговаривает с ребенком так жестко? Так нельзя. Нужно мягче, какими-то эвфемизмами. Нужно с ней осторожно. Зачем ее еще больше травмировать?

Нет. Больше уже некуда. Она не хочет ходить вокруг да около. Все правильно. Сюсюканий она не поймет. Она ждет другого.

– Так вот я и говорю – есть разница.

Поссориться с мамой – это не событие. Она вечно к словам придирается. Можно терпеть, сглаживать. Но, в конце концов, у всех бывает плохое настроение. Очень плохое. Не то чтобы хочется умереть, но уж точно – исчезнуть. А куда? Можно пойти гулять в лес, долго гулять, заблудиться и умереть с голоду. Но это ерунда, детство. Да, бывает так, что уже картинка возникает: они находят тело, плачут, мирятся, наконец. Устраивают пышные похороны. Может, берут ребенка из детдома. Но так не бывает, а исчезнуть хочется. Хотя бы на несколько дней. Хочется, что она беспокоилась и искала. Но недолго, а то разволнуется слишком сильно. И тогда мало не покажется никому. Вариантов немного…

– В общем, я не помню, как мне пришла в голову эта идея, но я решила поехать к отцу. Она, правда, очень сильно меня достала. То не так, это не так… У всех, наверное, случается… Но я обычно терплю. Значит, решила ехать… Я там не была давно. На даче, я имею в виду. Да это и не дача. Это папина частная территория. Ладно, я решила, что мешать ему не буду. Дом большой. К черту – с Олей он там или с Клавой какой-нибудь, но я тоже человек, и для меня диван найдется. Звонить не стала. Ясно было, что он скажет что-нибудь через губу, типа «помирись с мамой», «ты ей так нужна» и прочее, и прочее. Он ей тоже нужен был. Ладно, это была глупость – ехать к отцу, но ведь все иногда делают глупости. Как туда добраться, я толком не знала. Я же на рейсовом автобусе туда никогда не ездила. Насилу нашла. Телефон отключила, думаю, пусть посуетится чуть-чуть. Посижу на даче пару дней. Отцу ничего объяснять не буду и в его дела тоже лезть не стану. Пусть поделится кусочком личной территории. А если не станет?.. Тогда не знаю. Будет плохо. Что-нибудь решу. Так вот, когда я туда приехала…

Девочка говорила, и ее слова шли как будто бы закадровым текстом к изображению, которое он никогда не видел. Турецкий так и не посмотрел тогда своими глазами кассеты с фиксацией подвигов Смородского, но по Алькиному описанию впечатление составил. Все это было довольно мерзко, и у Алевтины вызвало здоровую брезгливость, но он не помнил, чтобы это ее так уж потрясло. Впрочем, тут нельзя сравнивать. Одно дело – ощущения двадцатипятилетней столичной девицы с некоторым жизненным опытом. Она смотрит видео из чужой жизни, к которой не имеет ни малейшего отношения. И совсем другое дело – девочка, которая воочию видит родного отца, развлекающегося в извращенной форме с проститутками едва старше ее самой.

– Да. Две были чуть старше, а одной было тоже пятнадцать… Он меня поначалу даже не заметил. Меня Коля увидел. И я скажу честно, что они все не на шутку перепугались. Чего, правда, непонятно. Что я им могла сделать? В общем, кайф я им сломала конкретно.

– Подожди, а как ты узнала всякие подробности? Про возраст девиц, например?

– Только не смейтесь – я ему стала мораль читать: папа, да как же можно?! Что же ты делаешь? В общем, вела себя, как идиотка. А он знаете, что ответил? Сказал: «Ты дура! Живешь в домике из сахарной ваты и жизни не знаешь! А девочки в твоем возрасте, в пятнадцать-то лет», – и махнул рукой в сторону одной из этих голых девиц, – на жизнь вынуждены зарабатывать!» Не, ну, я согласна, я жизни не знаю, но это было слишком. И главное, не боялся ведь ничего – это ж статья! Нет, я конечно, не Павлик Морозов, но все-таки… В общем, я оттуда убежала. Меня догнал Колян, начальник охраны. Пытался поговорить по-человечески, насколько он вообще на это был способен в тот момент. Ерунду какую-то нес. Про ссору с мамой я, естественно, сразу забыла. Поехала к ней. Она, между прочим, даже не заметила. Что со мной что-то не то. Но я рада, что она не стала докапываться. Даже не знаю, что бы я ей сказала…