Она, конечно, была в своё время очень даже горячей бабенкой, да вся вышла, — его гребаный смех плавил во мне остатки терпения.
— Можешь оставить девку себе, Степанов. И помни, я до тебя доберусь.
Сбросил звонок и уставился в темноту.
Жив.
Блядский ушлепок жив!
Я ведь сам располосовал его охотничьим ножом на ремни!
Сколько лет хитрая тварь копил злобу, чтобы в один прекрасный день выплеснуть её на того, кто мне дорог.
А теперь моя Стеша у него. И то, что я сделал вид, что наплевать мне на неё — отсрочит неизбежное на час, не больше.
Но за этот час я найду их.
Я буду не я, если не найду.
Найду и на этот раз в живых он не останется.
— Самсон, езжай в больницу к моей матери и сиди с ней. Не отходи ни на шаг.
А я, кажется, знаю, где прячется гондон. Резко поворачиваю руль и еду туда, где был в последний раз много лет назад. Именно там, будучи испуганным, всеми брошенным пацаном, я прятался от ментов, когда проломил отчиму черепушку.
Бабушкин дом, стены которого согревали меня зимними холодными ночами, когда, свернувшись калачиком, ждал прихода тех, что позже сделают из меня зверя.
Нет, не сразу.
Это будет продолжаться годами. Сначала три недели следственного изолятора, где меня каждый день будут избивать до потери сознания. Затем, несколько долгих лет колонии, где я выживал, выдирая у судьбы каждый день, каждый вздох.
И когда я сбросил в вонючую канаву того, что испоганил нам с матерью жизнь, мне стало легче. отпустило. Я настолько радовался этой мести, что не проверил жив ли этот ублюдочный гондон.
Больше такой ошибки не допущу. Я его сожгу живьём, а прах по ветру развею, блять!
ГЛАВА 31
Дорога заняла сорок минут. А ублюдок больше не перезванивал. Он понял, что я еду по его душу. А я понял, что он будет ждать. Мы оба всё поняли.
Остановился недалеко от дома и вышел из машины. Сколько же я не был здесь?
До хрена. Не мог заставить себя приехать в дом, где рухнули мои мечты и планы на будущее. Где я мечтал стать архитектором и строить красивые дома. Здесь я стал уголовником, которого из этого дома тащили в наручниках менты, а соседи осуждающе качали головами.
Плевать. Теперь уже плевать. А всю жизнь думал, что будет больно. Так больно, как видеть мать каждый раз.
Блядство! Я даже порадоваться её выздоровлению не успел! А ведь я столько лет ждал её возвращения. Каждый день представлял, как это будет.
Нахрен эмоции.
Выбросил окурок и достал ствол.
Толкнул дверь ногой и прошёл в прихожую, где меня уже ожидали, судя по включенному свету.
Прошёл дальше и замер посреди коридора. В тусклом свете старой лампы, на скрипящем дряхлом стуле сидела Стеша. Избитая, в гематомах и крови. Мою малышку привязали к гребаному стулу и обложили взрывчаткой. Благо, на неё не навесили. Это упрощает мне задачу.
— Матвей, — прошептала одними губами и заплакала.
Испугалась, маленькая. Дрожит. А я рукой могу до неё дотянуться, но не решусь, конечно. Любое лишнее движение может привести к детонации. Ублюдок хорошо подготовился. Ждал меня, падаль.
Стеша тихо стонет и смотрит на меня с такой надеждой, что понимаю — облажаться я не имею права.
— Тихо, не плачь, маленькая. Где он?
Она открывает рот, но не успевает произнести ни звука, как из соседней комнаты появляется Степанов.
— Сука! — поднимаю ствол, но выстрелить опять-таки не могу.
Он за спиной Стеши и я не могу рисковать. Вернее, очень даже могу, но не хочу.
— Не рыпайся, щенок, — скалится на меня урод и, запрокинув Стеше голову, приставляет к ее горлу нож.
Я убираю ствол за спину, за ремень, и приподнимаю руки.
Стеша всхлипывает, закрывает глаза, а под стулом, к которому она привязана идёт отсчёт времени… До взрыва осталось десять минут. Либо за это время я успею грохнуть пидора, либо мы все здесь поляжем.
И если мы со Степановым заслужили, то моя кошка нет. Она вообще, считай, жизни не видела.
— Отпусти девчонку. Поговорим, как мужики, а не трусливые шалавы. Думаешь, она тебе чем-то поможет? — жаль незаметно дотянуться до ствола не получится.
Придётся импровизировать. Глазами ищу что-нибудь, что поможет мне отвлечь его.
— А я знаю, что это мой последний концерт, щенок. Я годами мечтал об этом дне.
Только сам я не уйду. Тебя с твоей лярвой за собой потащу, — гогочет и закашливается.
Кашель тяжелый, запущенный. Прикрывает рот ладонью, а потом, взглянув на руку, вытирает её об штаны. Кровь. Вот оно что. Старый ублюдок, значит, смерти не боится. Это, конечно, не есть хорошо.
— А чего так долго ждал, а, мусор? — усмехаюсь, скрестив руки на груди.
Стараюсь не смотреть на Стешу, иначе, сорвет крышу, а мне сейчас хладнокровие нужно. Да побольше. Не время сопли разводить.
— Так мамашу твою ***. Знал, что не сдохнет она, пока я не отомщу. А тут такой сюрпризец! Наш щенок суку себе завел, да ещё и влюбился!
— Заебешься мочить всех, в кого я… Кхм… Влюблялся, — уверен, внешне я сейчас сама невозмутимость и насмешка.
Только старый пидор хорошо осведомлен. Видимо, давно пас меня, за что следует грохнуть всех утырков, которые отвечали за мою безопасность.