Провинциал

Выплыв на середину реки, они легли на спины, и течение понесло их вниз, к дальнему крутому повороту с низким кочковатым кустарником и склоненной над заводью ивой. В голубом небе в том же направлении плыло густое белое облако.

— Интересно, кто из нас скорей? — сказал Митя.

— Конечно, я! — крикнула Наташа и начала подгребать руками.

— Да нет, я про облако, — смеясь, сказал Митя и показал пальцем на небо.

Черная набрякшая коряга обгоняла его слева. Он сделал два мощных гребка и уцепился за нее.

— Наташа! — Держась за корягу, он поплыл против течения наперерез ей. — Смотри! Я, как чечен, которого подстрелил Лукашка!

— Какой из тебя чечен! — засмеялась Наташа и, потрогав корягу, брезгливо сказала: — Какая скользкая, фу!..

Борясь с течением, они подплыли к берегу и, выйдя из воды, повалились на жесткую сухую траву. Митя раскинул руки и зажмурил глаза.

— Хороша жизнь!..

Наташа томно улыбнулась, положила голову на Митино плечо и подставила для поцелуя губы…

Когда Митя и Наташа вернулись по берегу к девушкам, то обнаружили новое бородатое лицо. Какой-то тип в оранжевых плавках сидел у самом воды и издали заигрывал с девушками.

— Девочки, а девочки, кого утопить?

— Вы абориген? — поинтересовалась Птичкина.

— Тише, Птичка, подумает, что ругаешься, — предостерегающе шепнула Варя.

— Как ты сказала? — крикнул бородач.

— Ясно, абориген, — заключила Птичкина. — Пошли завтракать…

Вечером того же дня бородатое лицо возникло над их калиткой.

— Позавтракали?

— Поужинали, — сказал Митя.

— А-а… А девочки где?

— В комнате. Книжки читают.

— А-а…

— Что?

— Может, на «телевизор» сходим? По баночке, а? Я угощаю.

Митя вышел за калитку. Бородач протянул руку, добродушно улыбнулся:

— Николай!

Сейчас он был в белой тенниске и сразу понравился Мите, не то что утром. Под пышной, расчесанной бородой угадывалось совсем молодое лицо.

— Пошли, что ль?

Собственно говоря, так начиналось в Щедрине любое знакомство.

6

— Хлопцы, мне лавку надо закрывать, — уже в который раз напомнила моложавая продавщица Надя.

— Ты, Надька, нам не мешай, у нас разговор серьезный, — наставительно сказал Николай.

— Но домой мне надо идти иль нет?

— Иди.

— А баночки?

Николай вздохнул:

— Пристала с баночками! Завтра утром я их тебе принесу, ей-богу!

— Как же, принесешь!

— Банка пять копеек стоит. Вот тебе пятнадцать и утешься.

— Нужны мне твои копейки! Банок нынче днем с огнем не найдешь. Завтра люди придут, из чего пить будут?

Наконец Надя заперла складские двери перекладиной с большим тяжелым замком и ушла домой.

Было тихо и свежо. Зажигались первые звезды. Быстро темнело.

От выпитого вина Митю охватила ноющая истома: в мышцах рук и ног бродило приятное тепло, слегка кружилась голова, так, что хотелось провернуть ее, как шар на оси, и это было ужасно смешно.

Влажными глазами смотрел Митя на Николая, на сдвинутые поллитровые банки с мерцающим в них темным вином и думал о том, как любит он этого парня за то, что он есть на свете, за то, что сидят они вместе тихим летним вечером на станичной окраине, еще вчера неведомой ему, а сегодня почти родной, пьют, разговаривают, смеются. «Ах, какой он славный, — думал Митя. — Как легко, как просто с ним! Даже думать не надо. И вечер тихий, прохладный, и комары за Терек улетели. Ах, как хорошо, как славно!»

— Мить, а Мить, бабка ваша говорила, ты стишки хорошо рассказываешь. Заделай чего-нибудь, а? Под настроение.

Митя усмехнулся:

— Ну хорошо, слушай:

Всю землю тьмой заволокло,
Но и без солнца нам светло.
Пивная кружка нам — луна,
А солнце — чарочка вина.

Он приподнял свою поллитровую банку, блеснувшую стеклянным ободком, и потряс ею. Чихирь звонко булькнул, Митя продолжал:

Готовь нам счет, хозяйка,
                                Хозяйка, хозяйка!
Стаканы сосчитай-ка
                             И дай еще вина!

— Ну, даешь! — сказал Николай, когда Митя кончил. — Законный стишок. Сам, что ли, сочинил?

Митя засмеялся, и доски под ним тоже заскрипели и засмеялись.

— О, не я, к сожалению. Еще двести лет назад Роберт Бернс, шотландец.

Николай почесал затылок и, упершись подбородкам в колено, сказал озадаченно:

— Вот как… Мужик был! Ты еще знаешь?

Митя прочел еще несколько стихотворений Бернса, они имели такой успех, что Николай, подняв банку, заставил его чокнуться.

— Выпьем за Берса!

— За Бернса, — поправил Митя.

Низкая лупа светила ярче, чем тусклая электрическая лампочка у дверей склада. Она мягко выхватывала из темноты пустынную улицу, дальние плетни колхозного огорода, извивающийся, как тело змеи, земляной вал, по которому бежала новая, но уже обкатанная проселочная дорога. Когда весной Терек разливался и затоплял лес, вода доходила до самого вала. Николай рассказывал, что нынешней лесной разбушевавшаяся река едва не затопила станицу: поднимись уровень воды еще на полметра — захлестнуло бы вал, а в нескольких метрах за ним — жилые дома.

По станице разноголосо кричали петухи.