Провидица поневоле

— Наш добрый доктор, — продолжила Натали, — конечно, заинтересован, чтобы Нафанаил Филиппович покинул имение. Но к истории с векселями, повторяю, он не имеет никакого отношения.

— А кто имеет? — поинтересовался Нафанаил.

— Все остальные. Кроме тебя, конечно.

— И его сиятельство? — удивился Кекин.

— Папенька имеет к этому делу самое малое касательство. О заговоре против тебя он ничего не знал, его просто использовали втемную.

— Меня? Использовали? Втемную?! — вскричал Волоцкий. — Кто?!

— Давайте я расскажу все по порядку. Итак, — Натали обвела всех присутствующих внимательным, спокойным взором, — саму идею скомпрометировать господина Кекина и тем самым удалить из нашего дома невольно подали вы, батюшка.

— Что за чушь? — вспыхнул праведным гневом Волоцкий. — Я никогда не хотел, чтобы господин Кекин оставил нас, по крайней мере, до твоего полного выздоровления. Это хорошо известно Нафанаилу Филипповичу.

— Да, это так, — подтвердила слова графа Натали. — И все же именно вы, пусть невольно и, конечно, без всякого злого умысла подсказали возможность удаления господина Кекина. Помните, когда я, но не теперешняя, а находящаяся в полном здравии, просила вас в очередной раз выгнать Нафанаила Филипповича из дому? И вы в очередной раз отказали в этой просьбе, заявив, что господин Кекин честный и благородный человек, и отказывать ему от нашего дома нет причин?

— Да, — подтвердил граф, — все именно так и было.

— А потом она, — продолжала Натали отделять себя просветленную от себя же иной, — спросила вас, что бы было, если бы вы вдруг разуверились в вашем госте? Тогда вы прогнали бы его из дома? «Ну, если бы он совершил какой-нибудь бесчестный поступок», — произнесли вы не очень уверенно, но все же произнесли. Это означало одно: уличенный в каком-либо бесчестии господин Кекин скорее всего был бы выдворен из нашего дома. Мне, то есть ей, эти ваши слова запали в душу, и, немного подумав, она решила искусственно создать ситуацию, которой бы Нафанаил Филиппович был бы скомпрометирован и перестал бы являться в ваших глазах честным и благородным человеком. Она поделилась этой идеей с господином Блосфельдом, который охотно взялся воплотить ее в жизнь, потому что…

— Чушь! — воскликнул Эмилий Федорович, избегая встречаться с разгневанным взглядом графа. Зато он поймал на себе взгляд доктора, который, подняв от пола глаза, немигающим взором смотрел на него, и еще не ясно было, какой из этих взглядов был опаснее и страшнее. — Наталия Платоновна вполне может ошибаться в своих провидениях. К тому же есть свидетель, который видел, как господин Кекин входил и выходил из кабинета его сиятельства.

Все взоры оборотились на горничную Анфиску. Та стояла ни жива ни мертва, и восковая бледность, расплывающаяся по ее лицу, яснее ясного говорила о том, что еще немного, и бедная девица лишится чувств.

— Я… я… — попыталась она было что-то сказать, но у нее недостало для этого сил, и она безвольно опустила руки и уронила голову на грудь.

— Нет у вас никакого свидетеля, господин Блосфельд, — с гримасой брезгливости, так знакомой Нафанаилу Филипповичу, произнесла Натали. — Разработав со своей матушкой план, как оболгать господина Кекина, вы сами подкинули в его комнату векселя отца, вами же у него выкраденные, и подговорили горничную стать вашим свидетелем за пятьдесят рублей, которые, кстати, вы ей так и не отдали.

Она замолчала, переводя дыхание. Действительно, слов ею было сказано уже слишком много. Но она продолжила:

— Я знаю, Фаня, у тебя в голове вертится вопрос: зачем весь этот сыр-бор понадобился господину Блосфельду и его матушке?

— Ты знаешь, мне не особо-то и хочется это знать, — ответил графине Нафанаил Филиппович.

— Да, я тебя понимаю, — улыбнулась ему Натали. — И все же послушай, чтобы, как говорят твои знакомцы господа литераторы, расставить все точки над «i».

— Как скажешь, — не стал спорить Кекин.