Затем падение прекратилось. Она по-прежнему слышала шум, грохот, дребезжание, вой, но они становились все более приглушенными и далекими.
И вдруг наступила тишина.
Сэм лежала в темноте. Плотно закрыла глаза, потом снова открыла их. Но ничего не увидела.
Она попыталась пошевелить руками. И не смогла.
Тогда она попробовала пошевелить ногами. Головой. Ничего не получалось. Ее словно залили цементом.
Сэм начала пробирать дрожь.
Пустота. Это была та самая пустота, которая снилась ей, когда «мерседес» полетел в пропасть.
Пустота, в которой она никогда не увидит Ники.
И Ричарда тоже.
Вообще никого не увидит.
Она почувствовала приступ ужаса. Конец уже близок.
Полчаса – вот все, что есть у человека, подмятого лавиной. После этого его даже и искать перестают, считая мертвым.
Где она находилась? Сколько метров пролетела? Насколько глубоко засыпана снегом?
Она чувствовала вокруг себя холод.
И тишину.
Это смерть.
Сэм попыталась пошевелиться еще раз. Правая рука двигалась, но что-то держало ее.
Ремешок лыжной палки. Она поворочала рукой, освободила ее. Смогла прикоснуться к лицу. Провела пальцами по лбу, носу, рту. «Это я. Я жива». Потрогала щеку. Щеку жгло и саднило.
«Как я лежу: где верх, где низ?»
В прошлом они часто разговаривали о лавинах. Шутили по этому поводу. Обсуждали, что нужно делать в таких ситуациях. Говорили, что от страха люди мочатся под себя, и именно так – по запаху – их и находят собаки.
Случился ли подобный конфуз и с ней тоже?
Как это неловко. Если тебя находят в таком виде…
И тут Сэм вспомнила, что нужно плюнуть. Если плевок упадет тебе на лицо, это значит, что ты лежишь на спине. Она попробовала. Влажные капельки слюны упали ей на лоб.
– Помогите! – закричала она. – Я здесь! Я здесь!
Но крик звучал глухо, и она поняла, что ее голос не может вырваться за пределы этого снежного склепа.
«Во всяком случае, я в сознании, – подумала она. – По крайней мере, я не вырубилась, и мне позволено умереть в сознании».
На лицо ее упала капля. Потом еще одна. Тающий снег.
«Где Андреас? Ричард? Неужели Ричарда тоже засыпало?»
Они находились в стороне от лыжни и спусков, на боковом склоне горы. Видел ли вообще кто-нибудь, как сошла эта лавина? Сэм подняла руку и надавила на снег: он был тверд, как скала. Попыталась процарапать его перчаткой. Перчатка лишь беспомощно скользила.
«Лыжная палка, – подумала Сэм, протянула руку и ухватилась за ремешок. Но палка не двигалась. – Нужно что-нибудь острое, металлическое. Что-то должно найтись!»
Она стащила зубами перчатку, почувствовала на лбу еще одну каплю, принялась скрести снег пальцами. Холодные иголки падали ей на лицо, на глаза. Вероятно, когда она падала, очки слетели с головы. Ее внезапно расстроила эта потеря. Может быть, их найдут? Очки найдут, а она останется здесь?
Потом ее опознают по очкам.
Руке стало холодно. «Береги тепло!» Сэм засунула руку назад в перчатку, потом снова попыталась высвободить лыжную палку. Дергала, крутила туда-сюда, но снег крепко держал ее. Она закрыла глаза, потыкала кулаком над головой, прислушалась к приглушенным звукам ударов. Шум немного приободрил ее. Хорошо, когда ты можешь хоть как-то нарушить тишину. Разорвать эту темную тишину.
Можно ли дышать сквозь лед? Сколько воздуха у нее осталось?
Она услышала звук, словно кто-то бросил горсть камушков в окно. Прямо над ней.
Сердце Сэм учащенно забилось. Ее нашли. Нашли!
Потом ничего. Она услышала неясное эхо. То ли звук шагов поблизости, то ли взрыв вдалеке.
Сэм снова ударила по снегу, яростно, отчаянно, закрыла глаза, защищаясь от падающих иголочек. Вроде бы снег чуть подался? Или ей это кажется? Она ударила со всех сил, и неожиданно рука пробилась наружу. Снежная крупа посыпалась ей на лицо, забилась в рукав. Сэм отерла лицо, открыла глаза.
Дневной свет.
Яркий белый свет.
Она смотрела на него сквозь маленькое отверстие, едва ли большее, чем ее кулак.
– Эй! Помогите!
Дневной свет проникал в ее склеп, и теперь Сэм могла оглядеться.
И поняла, что она не одна здесь.
Она увидела багрово-красную глазницу, незряче уставившуюся на нее сквозь прорезь в залитой кровью балаклаве. Буквально в нескольких дюймах от своего лица. И тут еще одна капелька крови из глазницы упала ей на щеку.
Сэм вскрикнула. Раз, другой.
Совсем рядом из крыши снежного склепа, словно морда горгульи на крыше готического собора, высовывалось мертвое лицо Андреаса. Рот у него был приоткрыт в кривой улыбке, страшно зияла вперившаяся в Сэм пустая глазница. Да и его целый глаз тоже видел теперь не больше: он смотрел на Сэм из прорези балаклавы, смотрел без всякого выражения, не двигаясь и не мигая.
«Господи Исусе, нет. Нет!»
Потом она увидела руку, согнутую над ней под странным углом, руку без перчатки, искривленную, усохшую, на которой были только два пальца – большой и мизинец, они неподвижно торчали из снега, словно когти.
Сэм шевельнула головой, попыталась отвернуться, заглянуть в то маленькое отверстие в снегу, что она пробила. Потом свет померк. На мгновение он исчез вовсе. Земля вокруг нее, казалось, затряслась, загудела.