Процент соответствия

До вечера обошли только половину озера. Двигались не цепочкой по два, а шумной, веселой толпой. То и дело останавливались, поднимали над средой головы и щурились, осматривая окрестности. Потом оказалось, что если подойти к самому берегу, где нет волн, то можно великолепно рассмотреть, что делается на суше. А посмотреть было на что. Во-первых, поверхность суши была не ровней морского дна. Огромные возвышенности с трех сторон окружали озеро. Вершины их так и светились белизной. Во-вторых, удивительные наземные растения...

– Не может быть! Этого не может быть, – бормотал Корпен. – В старых архивах есть упоминания, но кто бы мог подумать...

– О чем?

– О белом. Это пресная среда в особом состоянии.

– Мы можем туда подняться? – заинтересовался Алим.

– Нет. Не можем. В архивах говорится, что это твердое состояние среды.

Туристы еще раз посмотрели на твердое состояние среды. Помолчали.

– Чему тут удивляться, если в архивах это есть, – насмешливо выпустила струйку пузырьков Ригла. – Надо любоваться, а не удивляться.

Так это у нее красиво получалось – выпускать струйку пузырей, что Алим в очередной раз взгрустнул из-за видовой несовместимости.

Увидел чудо Хранитель Знаний.
Но вспомнил – до него видели чудо другие.
И успокоился: «Чему ж тут удивляться?»

Продекламировал Ольян, идейный руководитель хохмачей.

– Но ведь это состояние неустойчивое! Градиент температуры... – попытался объяснить Корпен, но его никто не слушал. Туристы нашли новое чудо. Упавшее с берега наземное растение. Оно было огромно. Не менее двадцати метров длиной. То есть, высотой – на берегу оно стояло вертикально. Ствол казался твердым как коралл. Но ветви упруго изгибались. И самое удивительное – зелеными были только листья. Все остальное – черным или темно-коричневым. Корпен порылся в памяти и отыскал название растения. Дерево. Алим пожевал листик. Лист оказался с горчинкой, очень тонкий и жесткий. Если это еда, то на любителя.

До вечера встретили еще множество диковинок. Корпен напряг память и сыпал незнакомыми, звучными терминами. Все пытались их запомнить, повторяли вслух, бубнили про себя... Даже Ригла перестала подкалывать всех и слушала Корпена раскрыв рот.

Остановились на ночлег в мелкой, хорошо прогреваемой бухточке.

Утром, когда все еще спали, вернулась Икша. Разбудила Орчака и отвела в сторонку посекретничать. Алим проснулся чисто случайно – и подплыл к ним. Орчак выглядел смущенным и испуганным, суровая складка пролегла по переносице охотницы.

– Что случилось?

– Помнишь, что произошло перед тем, как мы вошли в пороги?

– Дно тряслось, какой-то гул, стук камней...

– Обвал отрезал нас от внешнего мира, – с грустью произнесла Икша.

– Как отрезал? Что значит – отрезал?

– Отрезал – это значит засыпал реку, по которой мы сюда поднялись. Назад пути нет. Вы хотели опасного, экстремального туризма, Алим. Мы его получили.

Атран. Темнота

– Подъем! – скомандовал Лотвич над самым ухом. Атран вздрогнул и проснулся. Тело ныло и болело после вчерашнего. Присоска занемела так, что совсем ничего не чувствовала.

– Не передумал идти к связистам?

– В такую рань? – Атран со стоном потянулся, выгнул спину. – Туристы не отступают!

– Тогда отпусти кулу позавтракать, и не забудь про себя. Выходим через час.

Атран передал в мозг кулы образ/символ еды, попытался расслабить занемевшую присоску. Ничего не получилось. Дернулся всем телом, отделился наконец от кулы и сделал пару упражнений на растяжку. Хищница сонно и неторопливо удалилась.

– В первый раз спал в контакте, – сознался он.

– Не злоупотребляй этим. Сохраняй дистанцию и будь лидером, – предупредил охотник. – Не давай животному командовать собой. Но и не подавляй инициативу. Не преврати кулу в тупого шалота.

– И краба съешь, и панцирь не попорти, – рассмеялся Атран. – Слушаюсь, начальник!

До связистов добрались быстро. Атран слегка волновался, придет ли кула на его зов, но на призывный свист Лотвича явились все четыре кула.

На станции связистов царил идеальный порядок. Шалотов без надзора не оставляли. По штатному расписанию на каждого шалота полагалось не меньше трех рулевых, чем обеспечивался трехсменный режим с восьмичасовым рабочим днем, но ночную смену за смену не считали, и рулевые стабильно выкраивали себе два-три выходных в неделю. Дальнобойщики о такой жизни могли только мечтать, но связь – не транспорт. Везде своя специфика. Близкое знакомство с Темнотой здоровья и нервов не прибавляет. А профессиональная болезнь связистов – глухота – притча во языцех.