Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

Специфическим образом в 1937–1938 гг. оформлялись приго­воры на многих видных сотрудников НКВД, в том числе бывших. В их следственных делах отсутствуют как протоколы об окончании след­ствия, так и приговоры. Чекистов уничтожали в так называемом «особом порядке»: после утверждения Сталиным и ближайшими членами его окружения расстрельного приговора жертву без вся­кой судебной процедуры несколько дней спустя выдавали комен­данту военной коллегии Верховного Суда СССР с предписанием расстрелять. Все эти предписания выполнялись от руки, что говори­ло об особой секретности данной категории расстрелов. В качест­ве основания для приведения в исполнение приговора в подшитой к делу справке давалась глухая сноска на некие том и лист. Когда исследователи получили в своё распоряжение 11 томов «сталинских списков», то оказалось, что номера томов и листов из справок пол­ностью совпадают с номерами тех томов и листов данных списков, где значились фамилии осуждённых6.

Что касается объявления о судьбе расстрелянных по 58–й статье УК, то с 1937–1938 гг. родственникам дежурно сообщалось об осуждении их на «десять лет лагерей без права переписки». Новоси­бирский облпрокурор А. В. Захаров в 1940 г. критиковал этот поря­док как дискредитирующий прокуратуру, ибо многие родственни­ки, запросив ГУЛАГ и получив официальную справку, что такой–то среди заключённых не числится, добивались от работников НКВД устного признания о том, что осуждённый на самом деле был расст­релян, а потом устраивали скандалы в прокуратуре и, жаловался За­харов, обзывали прокурорских работников «манекенами»7.

Публикация 383 сталинских расстрельных списков показала, что многие лица, попавшие в них, приговаривались к высшей мере не­однократно. Часть из них продлила себе жизнь сотрудничеством с НКВД. Так, внутрикамерный агент С. Е. Франконтель был осуж­дён по первой категории 27 февраля и 27 марта 1937 г., а его ново­сибирский коллега Б. М. Оберталлер –27 марта 1937 г. и 20 авгус­та 1938 г. Подчас даже двойное включение в расстрельный список не означало уничтожения узника. Ведущий агент–провокатор ново­сибирской тюрьмы С. Е. Франконтель был жив и в 1940 г., а бывший секретарь Алтайского губкома РКП(б) Я. Р. Елькович, с 1936 г. ра­ботавший внутрикамерным агентом УНКВД по Свердловской облас­ти, 27 февраля и 19 марта 1937 г. включался в списки осуждённых к В М Н , но впоследствии был приговорён к лишению свободы. Что ка­сается известного агента–провокатора Ольги Зайончковской–Поповой, много лет доносившей на Тухачевского и других крупных воен­ных, то она, попав в расстрельный список от 31 августа 1937 г., тоже уцелела: использовалась в качестве внутрикамерного осведомите­ля, а в 1939 г. была освобождена.

Многие известные деятели, по инициативе Сталина, неоднократ­но вычёркивались из одних списков, чтобы потом попасть в другие. Вероятно, что и они тоже оказывали услуги следствию. Так, началь­ник Санитарного управления РККА М. И. Баранов с ноября 1937 г. по март 1938 г. оказывался в расстрельных списках пять раз и был казнён 19 марта 1938 г. По три раза в них зафиксированы фамилии наркомпроса А. С. Бубнова (известно, что его подсаживали в каме­ру к П. П. Постышеву), комиссара госбезопасности Л. Г. Мироно­ва, цекиста Н. А. Филатова (по некоторым сведениям, донёсшего о «совещании за чашкой чая», на котором в 37–м ряд членов ЦК об­суждали вопрос о снятии Сталина), наркома В. Н. Яковлевой, при­чём последней высшая мера в апреле 1938 г. была заменена на 20 лет заключения (это была награда за показания против Н. И. Бу­харина на процессе «правотроцкистского блока»), В 1941 г. Яков­лева снова оказалась в подобном списке и погибла в числе 1 57 уз­ников Орловской тюрьмы".

В расстрельных списках, подготовленных для региональных тро­ек, мог оказаться человек, уже умерший в тюрьме, что выяснялось только при составлении списков на приведение приговора в испол­нение. Такие случаи фиксировались повсеместно, а на Колыме из осуждённых к высшей мере тройкой УНКВД по Дальнему Северу свыше 40 человек умерли до приведения приговора в исполнение, что было связано с сильным истощением заключённых–лагерников, которые составляли основной контингент осуждённых к расстрелу колымчан.

«Лишних», то есть прокурора, судью и врача, присутствовать при внесудебной казни чаще всего не приглашали. Если казнь совер­шалась на основании судебного решения, прокурор мог присутство­вать. В Москве прокурорские работники высшего ранга, включая А. Я. Вышинского, наблюдали за процедурой уничтожения видных государственных и военных деятелей, осуждённых военной коллеги­ей Верховного Суда СССР. В апреле 1950 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков приказал ответственному контролёру КПК при ЦК ВКП(б) Захарову присутствовать при расстреле сотрудника охраны Сталина подполковника И. И. Федосеева, обвинявшегося в разгла­шении гостайны. Маленкову требовалось знать, не признается ли Федосеев перед казнью в разглашении неких важных сведений.