Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

При старом режиме осуждённых к смертной казни вешали ли­бо расстреливали. После большевистской революции власти оста­новились на расстреле как наиболее быстром и удобном способе, идеальном для массовых экзекуций. Поскольку до начала 1920–х гг. судебного кодекса и прокурорского надзора не существовало, то в процедуре осуждения, исполнения приговора и захоронения мог­ли быть различные варианты. Так, осуждённых к высшей мере нака­зания могли подчас казнить публично. Именно таким образом были расстреляны бывшие царские министры в сентябре 1918 г. В те же дни, по указанию председателя ВЦИКЯ. М. Свердлова, комендан­том Кремля П. Д. Мальковым в присутствии жившего в Кремле по­эта Демьяна Бедного прямо в кремлёвском гараже была расстре­ляна Фанни Каплан (причём труп террористки был не захоронен, а сожжён в железной бочке с помощью керосина). Так же посту­пали и с рядовыми врагами большевизма: средь бела дня чекисты расстреливали в Архангельске и Одессе, а в начале 20–х годов доб­ровольно сдавшиеся украинские повстанцы были публично расстре­ляны по постановлению Полтавской губчека.

Практика публичных казней одобрялась большевистскими вер­хами как имеющая важное воспитательное значение. Карл Радек, один из известнейших публицистов, осенью 1918 г. писал в статье «Красный террор», опубликованной в «Известиях», что «...пять за­ложников, взятых у буржуазии, расстрелянных на основании пуб­личного приговора пленума местного Совета, расстрелянных в при­сутствии тысячи рабочих, одобряющих этот акт, — более сильный акт массового террора, нежели расстрел пятисот человек по решению Ч.К. безучастия рабочих масс»2.

В период гражданской войны процветали быстрые казни без каких–либо судебных решений, поскольку постановления о них обычно выносились в административном порядке многочисленными чекист­скими органами. Приговоры губернских и уездных чека, транспорт­ных чека и особых отделов часто исполнялись немедленно и без вся­ких апелляций. Задержать или отменить их могли только центральные органы ВЧ К либо местные партийные власти. Военная юстиция остав­ляла осуждённому возможность для подачи апелляции. В конце 1920 г. появился приказ РВС Республики и НКВД №2611, подписан­ный Ф. Э. Дзержинским и К. X. Данишевским, который гласил, что вынесенный трибуналами приговор должен быть исполнен через 48 часов со времени отсылки ревтрибуналом округа уведомления о приговоре в вышестоящий орган — РВТ Республики.

Окончание гражданской войны способствовало некоторому оформлению процедуры исполнения высшей меры наказания. В 1922–1924 гг. данная процедура регламентировалась циркуля­ром Верховного трибунала РСФСР от 14 октября 1922 г., который в реальности постоянно нарушался. Изучение расстрельной прак­тики вынудило власти ещё раз напомнить карательным структурам о следовании установленному порядку. В начале 1924 г. на места прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разо­слано распоряжение Наркомюста СССР «о порядке расстрелов», из которого хорошо видны те нарушения, которые часто допуска­лись при казнях. В соответствии с этим документом Сибпрокуратура 5 февраля 1924 г. получила предписание «не допускать публич­ности исполнения», об абсолютной недопустимости мучительных для осуждённого способов исполнения приговора, «а равно и сня­тия с тела одежды, обуви и т. п.». Предлагалось также не допус­кать выдачи тела казнённого кому–либо, а предавать его земле «без всякого ритуала и с тем, чтобы не оставалось следов моги­лы».

Однако даже в начале 1924 г. при подавлении басмаческого движения в Бухарской республике применялись именно публичные казни: так, на площади Регистана в Бухаре во внесудебном порядке были расстреляны четверо пособников, доставлявших повстанцам оружие и боеприпасы.

Техника расстрелов (а нередко и сами казни) тщательно скрывались от общества. Печатно о них объявляли исходя из по­литической конъюнктуры; в газетах периода гражданской войны постоянно с целью устрашения печатали списки осуждённых контрреволюционеров, впоследствии объявляли о расстрелах после открытых процессов, в том числе по чисто уголовным де­лам. Но получить документы о казни близкого человека его род­ственники обычно не могли. В декабре 1925 г. прокурор Сибкрая П. Г. Алимов отвечал на запрос красноярской окружной проку­ратуры: «Сообщаю, что объявлять о приговорах по внесудебной расправе при применении высшей меры наказания может, на ос­новании имеющихся сведений, Прокуратура в устной форме, вы­дача же по этому поводу письменных справок не допускается».