Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

У столяра Барнаульского уезда и большевика с 1917 г. А. Ф. Щербакова жену зверски замучили белые каратели. Этому партизану передали последние слова супруги, которой палачи от­резали груди: «То, что выделаете со мной, мой муж будет делать с вами...». 35–летний Щербаков дезертировал из полка и в марте 1920 г. записался в свежеобразованную Новониколаевскую губче­ка. Проработав месяц, был арестован за самовольную отлучку из воинской части и ревтрибуналом 5–й армии присуждён к отправке в другой полк. Но уже с конца мая 1920 г. Щербаков, добившийся увольнения из армии, числился сотрудником для поручений Ново­николаевской чека. Он исправно участвовал в арестах и давал сви­детельские показания против некоторых арестованных, но этого Андрею Фёдоровичу было мало — и в 1921 г. он в течение восьми месяцев работал помощником коменданта. Затем Новониколаев­ским губкомом РКП(б) Щербаков был отозван из губчека и назна­чен отделённым комендантом местного концлагеря. Впоследствии он год учился в комуниверситете им. И. Н. Смирнова, но выше кас­сира «Хлебопродукта» и заведующего выплатным пунктом Бийской страхкассы не поднялся...29

Вокруг известных лиц из числа казнённых их палачами созда­вался некий мистический ореол. Труп видного врага вызывал ост­рое любопытство. После уничтожения 10 апреля 1 922 г. остатков повстанческой армии подъесаула А. П. Кайгородова отрубленная голова мятежника, много месяцев державшего в страхе комму­нистов Горного Алтая, была послана начальником карательного отряда И. И. Долгих в Барнаул в ящике со льдом. Начальник 21–й дивизии Г. И. Овчинников принес голову Кайгородова в большой кастрюле со спиртом прямо на заседание Алтайского губисполкома, после чего трофей отправили в Новониколаевск — на любова­ние вышестоящему начальству. В 1924 г., в день приезда М. И. Калинина в Самарканд, была уничтожена группа басмачей, после чего голову их вожака Юлдаша доставили лично «всесоюз­ному старосте»30.

«И именно расстреливать...»

Комендантские отделы, вопреки распространённому мнению, отнюдь не были монополистами в исполнении бесчисленных смерт­ных приговоров. У чекистов 20–х годов вообще считалось хорошим тоном лично приводить в исполнение приговор над осуждённым именно тому следователю, который вёл дело. Считалось, что такой порядок повышает ответственность чекиста за результат расследо­вания. По воспоминаниям видного чекиста Г. С. Агабекова, в Екате­ринбурге в 1921 г. руководящие работники губчека постоянно по­могали расстреливать, после чего «напивались до положения риз и не показывались на службе по два, по три дня». И это не было их стихийной инициативой — в начале 1919 г. ВЧК секретнейшей шиф­ровкой обязало руководящих работников (членов коллегий) гу­бернских и республиканских чека непременно участвовать в казнях «контрреволюционеров», о чём есть прямые свидетельства: объ­яснительная записка председателя Брянской губчека А. Н. Медве­дева в ЦК РКП (б) от 19 декабря 1919 г. и показания главы Тульской губчека Прокудина от 1 5 марта 1919 г.31

Такое положение считалось чекистами вполне логичным. Сын дьякона Ф. Н. Богословский, убежавший сразу после окончания гимназии в 1917 г. из дома и работавший в 1920 г. скромным завхо­зом в одном из отделов 5–й армии Восточного фронта, пояснял, уже будучи начальником Якутского облотдела ГПУ, что, под влия­нием «ежедневного озлобления, испытываемого мною против бе­лого террора, последствия коего я постоянно наблюдал во время работы на фронте», у него появилось «сильное желание, несмотря на совершенно другое воспитание в семье и школе, работать в ор­ганах ВЧК и именно расстреливать».

Пресловутый глава военной коллегии Верхсуда СССР В. В. Ульрих — в первой половине 20–х годов работник Особого отдела ВЧК и заместитель начальника КРО ОГПУ — постоянно участвовал в каз­нях. В конце 1925 г. знаменитый английский разведчик Сидней Рейли был казнён прямо во время прогулки оперативниками КРО ОГПУ в присутствии К. Я. Дукиса32.

Личное участие в казнях было в двадцатых и тридцатых годах также своеобразным посвящением в чекисты. Упоение «беспо­щадностью» запечатлелось в традиционной формулировке на­граждений 1920–1930–х годов — «за беспощадную борьбу с контрреволюцией». И действительно, многие сибирские расст­релы начала 1930–х гг. сопровождались добавлением к основным исполнителям (коменданту или дежурному коменданту) рядового оперативника. Было ли это личной инициативой полпреда Л. М. ва­ковского, столь хорошо знакомого со спецификой комендант­ской должности? Наверняка нет, ибо, например, в южной России в 1930 г. к казням «кулаков» привлекались даже партийные функ­ционеры и трудно представить себе, чтобы рядовой оперсостав смог бы избежать участия в почётном труде по столь «массовидному» (как выражался Ленин) истреблению «врагов народа» в пе­риод коллективизации.