Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

И вот ещё одна удивительная штука про песни и романсы. Моя бабушка как-то взяла меня в гости к своей дальней подруге — они вместе выросли в детдоме. Дело было в курортном городке на море, тётя Роза (сейчас готова поспорить, что в честь Розы Люксембург) была одинока и усата, жила в розовом домике с розовым садом, всё как полагается. У тёти Розы была гитара с шёлковым бантом (угадайте цвет), и она знала миллиард душераздирающих песен про любовь.

Мне не было скучно с бабушкой и тётей Розой, я, что называется, приникла к сокровищнице народной песенной культуры. Но взрослым я не мешала, сидела тихо и пыталась запомнить тексты — видимо, в смутной надежде, что когда-нибудь изобретут интернет и я их нагуглю всласть. В какой-то момент тётя Роза спросила:

— Клава, а как, говоришь, твою внучку зовут?

Я сидела рядом на табуреточке, ручки на коленочках. Но кто вообще считает детей за людей, я это хорошо знала.

— Оля. Олей зовут.

— Ога.

Тётя Роза задумчиво прошлась по гитарным ладам.

— Я тогда для неё песню спою. Про Олю.

Надо ли говорить, что я замерла и впитала каждое слово? Слова, кстати, были прекрасны.

Ах, васильки, васильки,
Сколько их выросло в поле!
Помню, у самой реки
Я собирал их для Оли.
Оля цветочек сорвёт,
Низко головку наклонит:
«Милый смотри, василёк
Твой поплывёт, мой потонет».
Долго ходили они,
Он предложил ей кататься.
К речке когда подошли,
В лодку помог ей взобраться.
Олю он на руки брал,
В глазки смотрел голубые
И без конца целовал
Алые щёчки худые.
«Я ли тебя не любил,
Я ли тобой не гордился,
След твоих ног целовал,
Чуть на тебя не молился.
Но лучшие дни унеслись,
Время пошло по-иному:
Я умирал от тоски —
Ты отдавалась другому».
Милый тут вынул кинжал,
Низко над Олей склонился.
Оля закрыла глаза,
Труп её в воду свалился.
Утром пришли рыбаки,
Олю нашли у прилива.
Надпись была на груди:
«Олю любовь погубила…»
Не надо с любовью шутить,
Не надо с любовью смеяться.
Любовь не умеет шутить,
Любовь не умеет смеяться.

Хотелось бы, конечно, посмотреть на это со стороны и увидеть собственное выражение лица. Но уверена, что я была серьёзна и сосредоточена. Уж и не знаю, почему, но эта незатейливая коробушка стала моей жизненной стратегией и девизом. Сохранять серьёзную мину, когда демонически хохочешь внутри. Любовь и измена, жизнь и смерть, труп свалился, рыбаки и цветочки! Да-да, очень интересно, продолжайте.

Как мать говорю и как женщина

Скакну немножко в далёкое от жестокого романса про Олю будущее. Берлин, конец 2019 года. И мне прямо вот здесь и сейчас до зарезу нужно узнать, помнит ли кто-то про Анджелу Дэвис. Нет, здесь-то помнят. Портрет Анджелы Дэвис и сейчас висит в парадном вестибюле Берлинского университета имени Гумбольдта на Унтер ден Линден — как заходишь, слева наискосок, а зайти туда может каждый.

А вот знает ли что-то об Анджеле Дэвис чудесная девушка Алина.

Мне всегда казалось, что выражение «тургеневская девушка» — оно такое, утешительное. Не от мира сего, коса через плечо, томик Баратынского в безвольно повисшей руке, услышав слово «жопа», уходит в комнаты и тихо стреляется. Не плачь, девчонка. Ты просто тургеневская, как Му-Му.

Алина приехала в Берлин из Москвы. Она очень хорошо училась в МГУ, а теперь не менее хорошо учится здесь. На вид совершенно тургеневская, но нет. Умная и своя. Может быть человек двадцати лет своим человеку за полтинник? Может, вот своя Алина.

Мы тут в Берлине с ней часто пересекаемся. И по делу, и просто так, с ней интересно. И вот встречаемся мы с ней на большой адвокатской конференции. Стоим, что называется, в кулуарах и изучаем работу шведского автомата по производству оладушек. Мощная вещь.

Подходит адвокат Илья Новиков, хороший человек.

— Оль, как вы книги в СИЗО передаёте?

— Смотря какой регион. Где-то через другие фонды или местную власть, если та в адеквате, или через местные медиа. Проще по интернету заказывать.

— А как в «Лефортово» передать?

— Да так же.

— А на английском?

— Ну ты задачи задаёшь. Никак. На иностранных языках — никак. Тюремщики же, типа, прочитать сначала должны, не содержится ли там крамолы или зашифрованного плана побега.

— А через посольство?

— Забудь. Хотя… Слушай, а давай они Анджеле Дэвис позвонят?