Противостояние. Том II

— Цибола! — бормотал он. — Цибола! Я иду! Я иду! Я сделаю все, что ты захочешь! Жизнь отдам за тебя! Бампти-бампти-бамп!

Теперь, когда он слегка утолил жажду, на него начала надвигаться дремота. Он уже почти засыпал, как вдруг совершенно противоположная мысль поднялась с самого дна его рассудка и пронзила его ледяным лезвием кинжала: «А что, если Цибола лишь мираж?»

— Нет, — пробормотал он. — Нет, мм, нет.

Но простое отрицание не могло прогнать эту мысль. Лезвие пронзало и буравило его, не подпуская сон ближе чем на расстояние вытянутой руки. Что, если он допил остатки своей воды в честь миража? Он по-своему сознавал собственное безумие, как это нередко бывает с сумасшедшими. Если это мираж, он умрет здесь, в пустыне, и его сожрут на обед канюки.

В конце концов, не в силах больше думать о возможности такого исхода, он с трудом поднялся на ноги и поплелся обратно к дороге, борясь с накатывающими волнами слабости и головокружения, старавшимися вновь уложить его на песок. На вершине холма он с тревогой вгляделся в гладкую равнину, простиравшуюся внизу, поросшую юккой, перекати-полем и чертополохом. Воздух застрял у него в глотке, а потом вырвался наружу вздохом, по звуку похожим на распарываемую гвоздем ткань.

Она была там.

Цибола, древняя сказка, которую искали многие, а нашел Мусорщик!

Далеко в пустыне, окруженная голубыми горами, сама голубая в дымке разделяющего их пространства, со своими башнями и улицами, сверкавшими при свете дня. Там были пальмы… он видел пальмы… и движение… и воду!

— О-о, Цибола… — простонал он и поплелся обратно к тени пикапа. Цибола была дальше, чем казалась, теперь он знал это. Вечером, когда Божий фонарь уберется с неба, он пойдет туда, он будет идти, как не ходил еще никогда в жизни. Он дойдет до Циболы и первым делом сунет голову в первый же фонтан на своем пути. Потом он отыщет его, человека, который приказал ему прийти сюда. Человека, который протащил его через долины и горы и в конце концов завел в пустыню — и Мусорщик справился с этим всего за один месяц, несмотря на страшно обожженную руку.

Он тот, кто он ЕСТЬ, — темный человек, варвар. Он ждал Мусорщика в Циболе, и ему принадлежали армии ночи, ему принадлежали бледные всадники смерти, которые хлынут с запада и устремятся прямо к лику восходящего солнца. Они придут с ревом, ухмыляясь и воняя потом и порохом. Будут вопли, но Мусорщика мало заботили вопли, будут насилие и порабощение, что волновало его еще меньше, будут убийства и что-то еще вовсе нереальное, и…

…И будет Великий Поджог.

А вот это здорово заботило его. В снах темный человек приходил к нему, и простирал руки с какого-то высокого места, и показывал Мусорщику страну в огне. Города взрывались как бомбы. Засеянные поля полыхали огнем. Реки в Чикаго, Питсбурге, Детройте и Бирмингеме сверкали от разлившейся нефти. И темный человек говорил ему очень простую вещь в снах, то, что заставляло его упорно бежать вперед: «Ты займешь высокое место в моей артиллерии. Ты тот, кто мне нужен».

Он перевернулся на бок, щеки и ресницы саднило от песка. Он терял надежду — да, с тех самых пор, когда от его велосипеда отвалилось колесо, он начал терять надежду. Казалось, Бог — Бог шерифов-отцеубийц, Бог Карли Йейтса — все же был сильнее темного человека. И все-таки он сохранял свою веру. И наконец, когда уже казалось, что солнце спалит его в пустыне, прежде чем он доберется до Циболы, где ждет темный человек, он увидел ее далеко внизу, дремлющую на солнцепеке.

— Цибола! — прошептал он и заснул.

Первый сон посетил его в Гэри, примерно месяц назад, когда он обжег себе руку. Той ночью он заснул с уверенностью, что умрет; никто не может, обгорев так, как он, остаться в живых. В мозгу билась одна фраза: «Огнем живешь, от огня и умрешь. Им живешь, от него и умрешь».

В маленьком городском парке ему отказали ноги, и он упал; левая рука откинулась в сторону, как мертвое существо, рукав рубашки истлел. Боль была чудовищной, невыносимой. Он никогда не подозревал, что на свете может существовать такая боль. Он радостно перебегал от одной цистерны с нефтью к другой, ставя на них примитивные взрывные устройства — каждое состояло из стальной трубки, где легковоспламеняющаяся керосиновая смесь отделялась от маленькой лужицы кислоты стальной перегородкой. Он заталкивал эти устройства в выводные трубы наверху цистерн. Он рассчитывал, что, как только кислота разъест стальную перегородку, керосин загорится, и цистерны взорвутся. Он намеревался добраться до западной стороны Гэри, к узловой развязке дорог, ведущих к Чикаго и Милуоки, прежде чем раздастся взрыв. Ему хотелось целиком увидеть грандиозное зрелище того, как весь этот грязный городишко полыхнет пожаром.