Противоречие по сути

Это не было мое первое путешествие в Италию, но именно тогда я смогла во всей полноте ощутить всю прелесть этой великолепной, в особенности для русского сердца, страны. Ни для какого русского не сможет пройти незамеченным ее полный мягкости ласкающий климат, чудесные памятные места и сооружения, возвышающие душу и мысли. После всего пережитого в России вся натура моя сделалась как будто более открытой для восприятия всяческой новизны, и колыхание мутных венецианских вод, равно как и торчащие, словно скелетные ребра, римские развалины, нашли во мне в то путешествие особенный человеческий отклик. Я была также рада увезти из поместил Жоржа, дабы прервать его связь с одной из крестьянских девушек, о которой моя ближайшая прислужница и наперсница прожужжала мне все уши. В первые недели путешествия настроения Жоржа, признаться, были несколько сумрачными, но впоследствии печали его рассеялись, в особенности благодаря новым интереснейшим знакомствам, которых мы сделали множество за эти четыре месяца путешествия. Особенно мы сошлись с русским, конечно, недостаточно ценимым на родине художником Брюкловым, который несколько приволокнулся за мной и поэтому придал центральному персонажу заканчиваемого им полотна "Агония Помпеи" мои черты. Когда работа была окончена и я увидела ее, то потрясению моему не было предела, я даже воскликнула про себя: "Mon Dieu, on ne me reconnaitra jamais"[3],

Но вслух своей мысли не выразила, а наоборот, восхищалась картиною без всякого удержу. Вести из России мы получали регулярно, и поэтому мне было доподлинно известно, что Пушкин не найден, а его трагическая история стала основой для многих драматических произведений современных Шексепеаров. На обратном пути мы заехали в Москву, где по счастливой случайности задержались на несколько недель, в протяжении которых, в одно чудесное утро, я получила письмо, развернув которое, чуть было не лишилась чувств от постигшего меня потрясения. В письме содержалось следующее:

"Милая моя и дорогая А. К.! Могу представить себе, сколь глубоким будет ошеломление Ваше, когда Вы будете читать строки эти. Будьте же мужественны и дочитайте письмо до конца Прошлое мое отринуто мною со всею решительностью и бесповоротностью, и единственное, что я страстно желал бы сохранить для себя из него – это Вас, как подобная связь ни бередила бы моих ран постоянным напоминанием. Приверженность мою к прежним занятиям я решил сохранить, но спешу сообщить Вам, что после всего происшедшего мне открылись совершенно иные смыслы нашего бренного здесь пребывания, и именно эти смыслы принуждают меня донести их всем остальным людям. Признаюсь Вам, что теперь все написанное мною ранее вызывает у меня бурнейшее непонимание и отвращение, и если Вы понимаете меня, уничтожьте все из моего, что у Вас есть. Видимо, небо и покарало меня за содеянное ранее. Я нашел на этом свете укромный и чудесный уголок, зовущийся Ясной Поляной, где моя истерзанная душа наконец-то обрела отдохновение и покой. Если решу выбраться в Москву или Петербург, обязательно отпишу Вам. Будьте счастливы и думайте обо мне.

Преданный Вам и искренне любящий Вас

Л. Т."

Мне не дано описать того впечатления, которое на меня произвело это письмо. Радость, счастье, удивление, тревога создали во мне такое потрясение, что только возникшее перед глазами видение спасло меня от полной потери чувств. Перед глазами моими вытянулся во весь рост огромных размеров гондольер, машущий мне своей соломенной с алой лентой шляпой и зазывно кричащий: "Condole, signiora, gondole per favore!"[4]

Когда я пригляделась к его лицу, то поняла, что это Пушкин таким странным образом приветствует меня. Эта картина немедленно сменилась следующей. Я увидела полотно Брюклова "Агония Помпеи", страшные молнии разрезали набрякшее алое небо, падали и рассыпались в пыль прекрасные мраморные изваяния, я лежала в самом центре с бесстыдно обнажившейся левой грудью, а подле меня, беспомощный и испуганный, плакал Сашенька, пытаясь найти защиту в моем безжизненном теле. Не знаю, куда бы меня завели эти видения, если бы не Жорж, осторожно вошедший в комнату и сообщивший, выказав немалое удивление смертельной бледностью моего лица, что надобно собираться в театр.