Вечером мы сидели друг против друга в кафе "Делифранс" на Маяковке, заказали кофе и круассаны с шоколадом и вели безупречный с виду светский разговор.
– Я не ожидала от тебя этого.
– Откуда ты все-таки узнала?
– Я нашла твое письмо к нему. Я знаю твой почерк лучше, чем свой собственный. По университету. Ты мне противна, Лариса. Я полагаю, что ты, как человек хотя бы йоту порядочный, немедленно прекратишь этот криминал. Я рожала его не для того, чтобы ты его пользовала.
Хочется провалиться под землю. Кричать во весь голос, что это не криминал, что просто так случилось и что в этом никто не виноват.
Это безупречно правильное, справедливо брезгливое Маринкино лицо. Это мое знание, что она, пускай даже и не любила никогда, но и никогда не поступала так, как я. Эта ее благородная правота и сдержанность во всем, по всему кругу, эта ее великолепно скрываемые боль и ужас матери, которая выносила моего мальчика в своем чреве, выкормила своей грудью, сидела с ним, когда у него были кори и ветрянки, не то что я, кукушка, бросила Наську на мамины руки, чтобы выживать без опоры на мужские плечи.
– Ты во всем права, Марина.
Я вижу, что еще мгновение – и из ее глаз польются слезы. Ком в горле и страшное стеснение оттого, что в этом кафе нельзя курить.
– Прости меня.
Она достает носовой платок с аккуратной вышивкой CD.
– Прости меня, Мариночка, ты права – я последняя дрянь, и я обещаю тебе положить этому конец.
– Не травмируй Маркушу. Он не виноват. Он вообще еще ребенок. Придумай, что хочешь. Уезжай куда-нибудь.
– Я не могу сейчас уехать.
– Тогда исчезни.
– Хорошо, я исчезну, я клянусь тебе.
– Дочерью клянись.
– Не могу Наськой, это самое святое, что у меня есть.
– Вот видишь. Марк тоже у меня самое святое. А ты что сделала? Если бы Жан-Поль твою Наську пользовал?
– Клянусь, Мариночка, собой клянусь. Она резко поднялась, пристально посмотрела на меня и ушла не попрощавшись.
Дурно множащиеся стратегии уничтожения чувств, отношений, образа любимого человека. Сегодня, завтра, послезавтра я должна предпринять боевые действия и понять, по какой схеме действовать. Нужно просто выбрать. Потому что не впервой.
Совершенно дохлый номер – категорические схемы. Говорить: "Некогда". Нужно говорить: "Все будет, и все будет хорошо, но только через некоторое время, а пока нам нужно побыть врозь". Совершенно дохлый номер, выныривая из кошмаров, где ты в драной ночной рубашке и с разбитыми коленками гоняешься за его тенью по белому сияющему лабиринту, – а он все ускользает и ускользает – с бьющимся сердцем говорить: "Я не могу без тебя, знай это, но нам надо расстаться". Чувства нужно убивать на цыпочках. Предварительно расковыряв все самые больные участки булавкой и насыпав на кровоточащие болячки соль, лимонный сок, перец. Именно так выглядит главное блюдо, главный яд, чашу которого должен испить готовящийся к умерщвлению любви.
Здесь это просто. Что этот мальчик? Сын моей университетской подруги, годящийся мне в сыновья? И если строго разобраться, наши отношения – грань патологии. Почти то же самое, что спать с болонкой или попугаем.
Я запала на него, потому что давно не чувствовала любви, сама и к себе. Потому что мир, в котором я живу, наводнен ходячими покойниками, принимающими массажи и холящими себя на курортах.
Я почувствовала тепло и пошла на него. И утонула в нем и в страсти – очень давно никто не дотрагивался до меня так трепетно и так страстно, с такой наполненностью чувством. Это моя вина. Я забыла о том, что такое бывает, и сама не искала любви.
И, конечно же, главное: увлечение молодыми мальчиками – симптом старения. Я просто старею, эта истина стара как мир, молоденькие девушки увлекаются взрослыми мужчинами, стареющие дамы – безусыми мальчиками. И что делают эти безусые мальчики со своими стареющими леди? Сначала носят на руках и боготворят, и сходят с ума от того, как "такая" снизошла до них и даже отдалась так пылко, а потом делают тете ручкой, потому что жизнь берет свое.
Сколько я видела таких пар и сколько раз содрогалась от отвращения. Тетенька тянет за ручку мальчика, пьяненького и упирающегося, и уже до смерти уставшего тискать ее сиськи.
Воспоминания. Пришпорить. Закурить. Ну конечно же, у нашей университетской преподавательницы был роман со студентом. Сначала он красиво за ней ухаживал, а потом вытирал об нее ноги на глазах у всего курса. Бросил ее, увлекшись одной молоденькой латышкой, приехавшей в Москву на летний месяц посмотреть на большой город. Он прогулял ее по городу и увенчал прогулки страстной ночью.
После того, как такое со мной проделает Марк, а он обязательно проделает это, я буду лежать в соплях и глотать транквилизаторы. Как же его звали, этого студента?
Все будет как no-писанному. Войдешь с букетом цветов, улыбнешься обворожительно и скажешь: "Прости, мон амур, ты клевая, но жизнь взяла свое. Пока".