– А ты чего, сюда ехала вопросы задавать? Коньяк.
– Вроде такие бабы, как ты, любить должны всяким таким делом заниматься. Особенно со спасителями своими.
Подошел. Наклонился. Синими губами присосался к моим. Отстранился.
– Нет, не встанет, думаю, ладно, пошли, сад покажу. Коньяк. Еле-еле поднимаюсь, спускаюсь с лесенки.
– Ты чего, словно обмороженная, а? Все, не укушу уже.
Огромное чувство благодарности наполнило меня до краев. Не будет ничего, а помочь – поможет, хотя кто его знает, может, и не простит, что я его не возбудила. Затаит зло на подсознательном уровне.
Взяла его под руку, когда пошли по яблоневой цветущей аллее и ему, как отцу родному, с теплотой, с этой самой благодарностью:
– Не обмороженная, а обожженная. Втрескалась я, Андрей Павлович, как последняя дуреха.
– Ну, и кто он?
Тут главное не промазать, чтобы использовать не захотел. Даже ветеринар – и тот не подойдет, ведь у него две собаки, и он на них помешан. Ни врач, ни журналист, ни юрист, ни банкир, ни чиновник. Господи, кто?
– Учитель он. Учитель истории начальных классов.
– Плохо соврала, в начальной школе нет истории. Ладно, дурында, зовут-то его хоть как?
Семь, восемь, одиннадцать, двенадцать. Больше тянуть нельзя.
– Степаном, как моего отца,
– Опять врешь, Степаны в нашем городе все наперечет – редкое имя, так что, давай, не жмись и хоть в чем-то, но чуть-чуть-то дай старику.
– Ладно. Его зовут Марк.
– И хорошо тебе с ним?
– Очень.
Он хлопнул меня по заднице, и мы побрели к дому, пьяно обнимаясь и громко целуясь в щечку.
– Ладно, придется тебе помочь, позабавила ты меня. Эти козлики пускай резвятся, а мы с тобой на веранде терочки потрем. Значит, учитель истории начальных классов, говоришь. Мне, кстати, жена писала, что там на ваших курортах в моде молодые мальчики, и все, как один, мечтают стать наставниками по части историй? Что на это скажешь?
Я была так пьяна, что даже не могла понять – шутит он или нет. В точности не помню, что в конечном счете между нами случилось, как я оказалась дома, в своей кровати, и чей именно галстук нашла у себя утром в кармане пиджака.
Ты стоишь на пороге с охапкой белых лилий, в восемь утра. Ты просишь прощения, и говоришь, что был во всем не прав. Голова после вчерашнего гудит страшно, все тело как будто били батогами, и у меня нет никаких сил выразить тебе свою радость.
– Проходи, давай выпьем кофе.
– От тебя страшно несет перегаром, где ты вчера была?
Нет сил отвечать.
– На встрече.
– Я звонил допоздна.
– Ты же знаешь, что у нас проблема….
– До трех часов ночи?
Я хочу только одного – покоя. Я говорю тебе: "Маркуша, я хочу только одного, покоя. Я говорю тебе, я измучена, у меня нет сил ни на что".
– На что "ни на что"? – переспрашиваешь ты бессчетное число раз.
Пытаешься обнять, поцеловать, нервничаешь, не чувствуешь ответа. "Что с тобой, что с тобой, что случилось?"
Я ставлю кофе. Нарезаю хлеб. Бросаю в стакан с водой две таблетки "алка-зельцер". Я знаю, что впереди у меня длинный день и идти мне некуда. Все опечатано, работает комиссия, ее грамотно пасут, но мне из тактических соображений лучше не появляться.
– Ты серьезно пьешь?
– Нет, в шутку.
– Ларочка, Ларочка, – обнимает, целует плечи, – мне так хотелось, чтобы сегодня все загладил ось, 'все было опять очень хорошо, как раньше. Какие у тебя на сегодня планы?
Глухо, почти что себе под нос:
– Никаких.
– Значит, я остаюсь. Никуда не пойду. Буду купать тебя в ванне, тереть тебе спинку, хочешь, я сделаю тебе педикюр? Я в этом большой мастак.
– Педикюр? Откуда?
– Секрет.
Снимает пиджак, галстук, звонит в банк, говорит: "Заболел", еще какие-то правильно выученные слова, подходит к столу, аккуратно раскладывает салфетки, открывает холодильник:
– Съедим ветчинки?
Не дожидаясь моего ответа, что-то нарезает, разливает по чашкам кофе, я сижу и сквозь непроходящую головную боль смотрю это кино, в котором я статист, предмет мебели, не кресло даже, а крошечный пуфик в углу большой комнаты.
Мы пьем кофе. Каждый глоток, очевидно в сочетании с "алка-зельцер", проясняет картинку. Твои обожающие глаза напротив. Удивительные рассказы ни о чем: "Вот друзья вчера взяли собаку, щенка, знаешь, какой смешной, ходили вчера покупать одногруппнице подарок на день рождения, купили чашку от Версаче, так у нее вместо ручки крыло какой-то неведомой птицы". Прихожу в себя.
– Что делать-то будем?
– Делать будем все.
– Не говори так, мон амур, это пошлость.
– Извини. Смущается.
– Примем ванну, погуляем по солнышку, пообедаем в какой-нибудь кафешке, пойдем в кино на дневной сеанс, приедем к тебе ужинать, а потом посмотрим новости, как весь народ этой великой страны, и ляжем спать.
– Ты останешься?
– Ну, если не надоем тебе до смерти. Быстро допиваю кофе и понимаю, что такого дня у меня не было тысячу лет.
– А куда поедем гулять?
– На Воробьевы горы, там запускают воздушных змеев, очень красиво.
Вот он, настоящий подарок, заесть вчерашнюю гадость, неотступно пялящиеся отовсюду размазанные сенбернарьи глаза, настоящим чудесным днем из счастливой молодости.