Против всех

Просвирнин: Это, конечно, фатализм и равнодушие к смерти. Давайте посмотрим на реакцию на теракты в России: да, скорбь, все плачут, но никаких последствий. Отменили выборы губернаторов и все. Это звучит, простите, почти комически.

Собчак: Ну, вот вы говорите, фатализм и отсутствие страха. Но вот напугали всех этой Болотной, посадили пару десятков человек, и все затихло.

Просвирнин: Какое отношение русские имели к Болотной? Отличие Болотной от Майдана очень простое: на Майдане был украинский национализм, а на Болотной русского национализма не было.

Красовский: Подождите секунду… А почему мы решили, что кто-то испугался?

Просвирнин: Там кто-то со сцены орал «хватайте вилы, пошли бить ментов»?

Красовский: Кто-то вышел и сказал: «Мы не будем договариваться с Путиным». Я в тот момент наблюдал все это со стороны, но люди, с которыми я потом работал, в это время находились в Кремле, и они уже собирали вещи. Минаев публично рассказывал, что приехал в «админку» и, говорит, там были пустые коридоры, на третьем, на шестом. Люди просто тихо начали уходить, как в 1991-м. Все перепугались нереально.

Собчак: Хорошо. На Болотной не было русского народа. Я хочу, чтобы это было зафиксировано.

Просвирнин: На Болотной по большей части были читатели журнала «Сноб». Я не думаю, что они русские люди.

Собчак: Вот по этому принципу, что они читают «Сноб»?

Просвирнин: Слушайте, я открыл сегодня «Сноб», там половина текстов про Украину, и все в стилистике немецкой листовки: «Рус, сдавайся. Бросай винтовку, у тебя нет ни единого шанса выжить». Это значит, люди не ассоциируют себя с русской нацией. Видите ли, принадлежность к русской нации — это политический контракт между индивидуумом и нацией. Этот контракт может заключаться, а может разрываться. Ксения, если вы сейчас напишете о сборе средств в помощь семье Павла Губарева, народного губернатора Донецкой области, которого сейчас посадила СБУ, — я думаю, что значительная часть людей, которые раньше распространяли слухи о вашем еврейском происхождении, тут же признают вас русской.

Красовский: (к Собчак) Зато твои еврейские друзья не будут с тобой общаться.

Собчак: Еврейское происхождение мешает человеку стать русским в нашем государстве?

Просвирнин: Человеку мешают стать русским крики «Рус, сдавайся!». Вы можете стать русским человеком, если будете отстаивать интересы русской нации.

Собчак: Я поддерживаю, например, то, что сейчас происходит в Крыму.

Красовский: И я.

Просвирнин: Плюс десять очков к русскости.

(У Собчак с Красовским в кармане лежали билеты в Крым, так что плюсы к русской карме были им нелишни. Кристина устало дожевывала торт. Был второй час ночи.)

Красовский: Скажи, пожалуйста, а какое будущее ждет Кристину, когда ей будет двадцать лет?

Кристина: Да, какое будет будущее?

Просвирнин: Хорошее. Наши победят.

Красовский: Не ври. Скажи, пожалуйста, Кристина, а тебе хотелось бы, чтобы следующим президентом нашей страны был… Как твоего этого одноклассника зовут? Элвин? Такой как Элвин. Или ты хотела бы, чтобы президентом был русский?

Кристина: Русский.

Собчак: (поперхнулась) Я протестую.

Красовский: Почему тебе хотелось бы, чтобы президент был русский? Просто скажи, что ты думаешь.

Кристина: Я просто хочу, чтобы президент был такой же, как и…

Красовский: И ты? И большинство твоих одноклассников?

Собчак: Хватит подсказывать девочке. То есть ты бы хотела, чтобы президент был россиянином?

Просвирнин: Русским.

Кристина: Президент должен быть таким же, как Россия.

Красовский: А какая страна Россия?

Кристина: Хорошая.

Красовский: А вот ваша учительница в классе как говорит про наш народ — россияне или русские?

Кристина: Русские.

Собчак: Русские. Понятно. Хорошо.

Красовский: Белый город. Великая Вологда.

Просвирнин: Надо переезжать в Вологду, конечно.

Собчак: Какая красивая девочка. Кристин, спасибо тебе большое.

Просвирнин: Какое-то у вас, Ксения, траурное лицо стало.

Собчак: Почему траурное? Ну, пока она ребенок. Естественно, она так говорит.

Эпилог. Кремль

— Мы обещали показать ребенку Кремль, — Красовский победительно улыбался. — Что там великий Слава?

— Ну что, я послала ему вопросы, а он отказался. Написал: «Наличие четвертого вопроса делает мое участие в проекте невозможным. Есть корпоративная этика. Есть».

— Боже, о чем ты его спросила-то?

— Спросила, можно ли любить Родину и ненавидеть Путина.

— Ну, молодчина. Пойдем возьмем интервью у Аллы Гербер.

— Зато Джабраилов прислал ответ. «Я считаю, — сообщал Умар, — одновременно себя и чеченцем, и россиянином».

— Ну как все они, как все. Только я тут честный русский, — вздохнул Красовский, пиная брусчатку Красной площади. Кристина с Ксенией стояли в толпе налетевших на них детей. «Ксения, мы вас любим», — кричали дети.