Против ветра

— Да, — говорит он. — Теперь вижу. А что это означает?

— Две вещи. Во-первых, все ранения были нанесены одним и тем же ножом — рваные раны слишком похожи одна на другую.

— Хорошо, согласен, — отвечает Мартинес.

В отличие от них, я не смотрю на снимки, поскольку вчера вечером мы с Шугармэном уже говорили об этом. А вот Робертсон всем телом подался вперед, усевшись на самый кончик стула. Со стороны он напоминает гончую, которая сделала мертвую стойку в ожидании своей очереди.

Краешком глаза вижу, как в глубине зала открывается дверь. Стараясь не шуметь, входит Грэйд и садится на скамью в последнем ряду. Перехватив мой взгляд, он отворачивается.

Я снова обращаюсь к Шугармэну.

— Хотите еще что-нибудь сказать, доктор Шугармэн?

— Эти раны были нанесены уже после смерти пострадавшего.

Я снова перевожу взгляд на Грэйда. Бледный как полотно, он смотрит прямо перед собой.

— После смерти, — повторяю я.

— Да.

— Потому что у пострадавшего не было кровотечения.

— Да, но это не самая главная причина.

— А в чем состоит главная причина?

— Все эти раны абсолютно одинаковы. Они одного и того же размера, одной и той же формы.

— Но ведь это вызвано тем, что орудием убийства был один и тот же нож, не так ли?

Он раздраженно качает головой.

— Причина, по которой все раны одного и того же размера и формы, заключается в том, что этот парень был уже мертв. Трупы не шевелятся.

— А как же тогда быть с теорией «раскаленных ножей», которую выдвинул доктор Грэйд? Из нее следует, что кровь на ранах свернулась.

— Это невозможно.

— Почему?

— Вы — живой человек, кто-то пытается пырнуть вас раскаленным добела ножом. Не имеет значения, сколько людей пытаются вас удержать, все равно вы будете сопротивляться изо всех сил, извиваться всем телом, как рыба, пытающаяся сорваться с крючка. И кожа в том месте, где в нее вошел нож, окажется тогда порвана. В этом случае раны обязательно должны быть рваными, с зазубренными краями, особенно если на ноже тоже есть зазубрины. Из-за этого вы раздерете себе все тело, пока не ослабеете настолько, что уже не сможете сопротивляться. Ни одно из этих ранений само по себе не было смертельным, а так непременно и произошло бы в том случае, если бы нож поразил аорту или сонную артерию.

— Его не зарезали, — твердо говорит он. — Если он и был убит, то выстрелом в голову. Ножевые ранения были нанесены через некоторое время после того, как он был убит. Все ранения одного и того же размера, так и должно было быть.

Мартинес слушает показания Шугармэна как зачарованный, в то время как Робертсон пристально всматривается в фотографии.

Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру копию журнальной статьи с теорией «раскаленных ножей» и передаю статью Шугармэну.

— Вам попадалась на глаза эта статья?

— Вы мне ее уже показывали вчера вечером.

— А до того?

— Да.

— Не помните, когда именно?

— Сразу после публикации. Вскоре после этого я и пришел к тем выводам, которые излагаю сейчас.

— А как вы к ней отнеслись?

— Когда отсмеялся? Мне казалось, что это самая безответственная галиматья, с которой я сталкивался за всю свою профессиональную карьеру. К тому же очень опасная.

— Вы поверили тому, что в ней говорилось?

— Нет, разумеется. Ее написал явный дилетант, не имеющий никакого отношения к медицинской науке.

— А к какому выводу пришли другие специалисты в области судебной медицины?

— К тем же, что и я. Это плод воображения какого-то неуча.

— Кто-нибудь из ваших коллег-патологоанатомов не попытался выступить с опровержением фактов, содержащихся в статье?

— Да. Я попытался.

— И что вы предприняли?

— Провел серию экспериментов, в результате которых не только у меня самого, но и у ряда моих коллег не осталось ни малейших сомнений в том, что такой теории просто не может быть, она не имеет под собой никаких оснований. Этого просто не могло быть.

— Вы опубликовали свои выводы?

— Да.

Подойдя к столу представителей защиты, я беру медицинский журнал и передаю ему.

— Это ваша статья?

— Да, моя.

— Ваша честь, я хотел бы приобщить ее к делу. Статья была опубликована в «Американском журнале по вопросам патологии», в номере за ноябрь 1983 года.

Я передаю журнал Мартинесу, который смотрит на заголовок.

— Этот журнал считается одним из наиболее авторитетных для специалистов вашей области, не так ли? — спрашиваю я.

— Да.

— Он не стал бы публиковать ничего такого, что не опиралось бы на конкретные факты и грешило бы против истины?

— Он никогда бы не опубликовал ничего, даже отдаленно похожего на эту чушь! — размахивает он статьей с теорией «раскаленных ножей».

— Тогда как бы вы охарактеризовали эту теорию, доктор?