Против ветра

Некоторые из этих мужчин занимались растлением малолетних, их заключенные, как правило, считают самыми мерзкими среди людей с сексуальными отклонениями. Впрочем, в большинстве своем люди в камерах предварительного содержания использовались в качестве стукачей, которые доносили на остальных арестантов как в самой тюрьме, так и на более ранних этапах, скажем, во время суда или предварительного слушания.

Их камеры можно было открыть, лишь приведя в действие системы тройных замков. А ключи от них были не в самой тюрьме, а за ее пределами, в административных зданиях и в других помещениях, куда не мог проникнуть ни один заключенный. Только так и можно было обеспечить охрану и безопасность этих людей, ибо в противном случае их ждала бы неминуемая смерть.

Когда все произошло, Одинокий Волк выбежал из своей камеры, как и все остальные. Первым его желанием было встретиться со своими тремя братьями, вторым — вооружиться чем только можно, третьим — смыться куда подальше, черт побери, и затаиться, если осуществятся первые два желания.

Четверо рокеров без труда разыскали друг друга. Они ведь сидели в одном крыле, хотя и далеко друг от друга, насколько позволяли размеры тюрьмы. Вместе со всеми они добежали до оружейного склада, дверь в который уже снесли. Несмотря на то что с учетом подобных происшествий оружия в тюрьме хранится мало, для экстренных случаев несколько единиц огнестрельного оружия все-таки было припасено, а поскольку за рокерами ходила репутация узников камер смертников и вообще лихих парней и они пользовались определенным авторитетом в неофициальной тюремной иерархии, им предоставили право по своему усмотрению выбрать самое лучшее, что было в этом небольшом арсенале. Каждый взял по дробовику, а Одинокий Волк прихватил пару пистолетов, потому что спал и видел, как он будет смотреться при оружии.

Они взяли столько патронов, сколько могли, прежде всего чтобы обеспечить собственную безопасность не только от тюремщиков, но и от товарищей по несчастью. Бунты в тюрьмах могут заканчиваться так же, как и Великая Французская революция: заключенные, и без того отличавшиеся безумием и обезумевшие еще, неожиданно получив власть в свои руки, набравшись наркотиков, могут наброситься один на другого, как змея, которая пожирает кончик своего хвоста. А стоит только начать убивать, так все средства окажутся хороши.

Вооружившись таким образом, рокеры отступили в камеру Одинокого Волка. Вопрос о том, стоит ли рвануться навстречу свободному миру или нет, даже не вставал, никто этого делать не собирался. Проблема была в другом — как остаться в живых, как уберечь свою задницу.

Поэтому все четверо прижались задницами к стене в камере Одинокого Волка и смотрели на шествующую мимо толпу.

18

Я просыпаюсь от звонка телефона. Шаря рукой, сбиваю будильник и телефон, прежде чем нащупываю трубку.

— Кто это? — спросонья еле ворочаю языком.

— Ты не спишь? — Это Робертсон.

— Теперь уже не сплю! — раздраженно отвечаю я.

— Когда ты сможешь приехать ко мне в офис? — В его голосе сквозят нетерпеливые нотки. Он всю ночь напролет провел как на иголках.

— Зачем?

Привстав, Мэри-Лу смотрит на меня.

— Кто это?

— Ты не один? — спрашивает Робертсон в трубку.

— Не твое дело, черт побери! — говорю я, зажимая ладонью трубку и говоря ей, кто звонит.

— Что он хочет? — допытывается она.

— Пока не знаю. — Я по-прежнему прикрываю трубку рукой.

— Ты ни в чем перед ним не виноват! — с жаром говорит она. — Как раз наоборот.

— При встрече я ему об этом напомню.

— А когда вы с ним встретитесь? — Теперь она встревожена или, по крайней мере, обеспокоена. Уже долгое время от Робертсона у нас одни только неприятности.

— Ну хватит! — говорит он. Я снимаю ладонь с трубки.

— Почему ты не можешь сказать по телефону?

— Потому что все это очень сложно, черт побери! К тому же это касается и других людей. Дело срочное, Уилл! Оно интересует тебя, да и всех нас тоже!

Нетерпеливые нотки в его голосе становятся все отчетливее, похоже, еще немного, и он сорвется на крик. — Сам губернатор просил тебя приехать. Лично.

— Буду через час. Надеюсь только, что дело важное.

— Ты телевизор смотрел?

— Смотрел вчера вечером.

— Дело там швах, как в Аттике, когда они взбунтовались. Может, даже хуже.

— Через час приеду. — В последний момент у меня мелькает мысль. — И вот еще что.

— Да? — подозрительно спрашивает он.

— Чтобы Моузби не было! Видеть не хочу его лживую физиономию!

Я чувствую на расстоянии, как он зол, но ему удается совладать с собой.

— Твое право, Уилл. Если ты хочешь, чтобы было так, я не против. Так или иначе, он здесь ни к чему.

Мэри-Лу пытается удержать меня за задницу, когда я встаю с кровати.

— Смотри, чтобы я смог согреться, когда вернусь, — говорю ей.

— Это не проблема. Ты надолго?

— Не знаю. Впечатление такое, что они одумались. Но сейчас я в отпуске, отдыхаю вместе с дочерью, — напоминаю я. — Еще два дня осталось. И ничто не помешает мне догулять их до конца.

19