Против ветра, мимо облаков

— Да, они все, оказывается, знали. — Вика снова взглянула на Ровену, и в ее взгляде была только горечь. — Я ведь до этого всегда считала себя чем-то вроде человека второго сорта. Я ведь не могла заниматься спортом, я даже от занятий физкультурой в школе была освобождена. А они такие успешные, целеустремленные, и эти вечные разговоры — о сборах, о соперниках, о новых системах тренировок — было ощущение, что я живу посреди спортивной команды и торчу там, как больной зуб. Дарина — идеальная дочь, Никита — молодчина и вообще бравый парень, и тут такое недоразумение, как я. И вдруг на меня свалилась эта грязная тайна. Это был какой-то невероятный когнитивный диссонанс, понимаешь? И когда мать сказала, чтобы я не смела даже заикаться об… ну, об этом… Я тогда поняла: они с отцом все знали, но так им было удобнее. И я не смогла дальше жить с ними в одной квартире. Им было даже выгодно такое положение дел, это же ужасно, а они — как будто так и надо.

— В смысле?!

— Да в смысле — чем ловить близнецов по отдельности, и чтоб Никита не намотал триппер, а Дарина не пропускала тренировки, чтоб никто не забеременел и не добавил проблем, а так ребятки трахаются между собой, все тихо и шито-крыто, все довольны. Мне тогда многое высказали — и что я неудачница, и что всегда только мешала, и что из-за меня у матери карьера закончилась раньше, чем предполагалось… В общем, проще было просто уйти, и никто меня не останавливал, если ты понимаешь, о чем я. Ну а бабушке я рассказала, что поссорилась с ними и больше не вернусь, а она и рада была, что я останусь жить с ней, мы же всегда этого хотели. Тут Женька тогда жил, ну и Аленка тоже здесь, и Юрка ее. Мы с Женькой вместе ездили в универ и обратно домой, и много чего делали вместе тогда…

Вика вздохнула, вспоминая те несколько счастливых лет, когда она наконец не была вынуждена жить в родительском доме, а в Привольном ее ждали натопленная печка, кошка Мурка на бабушкиных коленях, и все, кого она любила, были рядом.

— А потом оно как-то само все сошло на нет. — Вика закрыла глаза, и Мурка снова шла к ней со стороны леса. — Когда Женька начал работать в газете, написал первую книгу, разместил ее в Интернете, она вдруг стала очень популярной, ее перевели на несколько языков. Мы так радовались, ведь писательство — тяжелый труд и часто неблагодарный, а тут сразу такой успех! Он поехал на презентацию во Франкфурт, там ежегодная книжная ярмарка проходила, и подписал контракт еще на две книги. И вторую ему нужно было писать в Париже, окунуться в атмосферу, так сказать. А мне вдруг дали собственную программу, и через некоторое время мне стали приходить письма, меня начали узнавать на улице — а Женька этому не радовался. Я радовалась его успеху, а он моему — нет. Тогда, наверное, все пошло не так. Вдруг стала появляться Дарина: то на студию заявится, то в университете меня встретит, и все с разговорами какими-то, трижды ненужными.

— Какими?

— Да глупости. — Вика вздохнула. — Вот я не понимаю, я не так все поняла, и нужно уметь мыслить не стереотипно, тем более что я такая известная журналистка, а предрассудки как у старухи, и бла-бла-бла. Она была мне неприятна, понимаешь? У нее тогда как раз карьера гимнастки закончилась, и она маялась дурью, ища себе попутно мужа, благодаря которому займет определенное положение, ей казалось, что я вращаюсь среди таких людей. Ну, отчасти это было правдой, но я совершенно не собиралась восстанавливать родственные связи, которых не было. То она не замечает меня вообще или поливает презрением, а тут бегает за мной, пытаясь что-то от меня получить взамен на мифическое восстановление каких-то несуществующих связей. Подсылала ко мне Ирину…

— Ирину?

— Дочь Ладыжникова. — Вика засмеялась. — Хорошая девочка, но когда она пошла на факультет журналистики, над ней реально хохотали.

— Почему?