— Это обычная вещь в женских уголовных сообществах. Места лишения свободы — это еще и места, где люди лишены секса. А для примитивных особей секс — одна из базовых потребностей, равно как и способ унизить другого, занять господствующее положение. И женщины очень изощренно подходят к данному вопросу. А потом была колония — это только так говорится, что «мягкий режим» и прочее. Мягкий режим — это для рецидивисток, а для меня то место стало адом. Потому что я была другая — там, за забором, и когда я вдруг оказалась там же, где и все они, мне стали мстить за свои неудавшиеся жизни, за мужей-алкоголиков, за родителей-маргиналов, за ту нелюбовь, грязь и мерзость, в которой жили эти женщины на свободе. Они на мне вымещали то, что им после тюрьмы некуда идти, — и тоже говорили: ты выйдешь и станешь жить как жила, а я снова в тюрьму пойду, словно это я виновата в их бедах.
— Люди часто так поступают с теми, кого они считают выше себя.
— Я знаю. — Вика сжала кулаки. — Но что мне с этого знания? Когда я в первый день попала в лазарет с побоями, то ночью попыталась что-то предпринять. К сожалению, у них там вся система так построена, что даже умереть спокойно не дадут, так что охранницы деловито избили меня — чтоб не валяла дурака, и я две недели провела в карцере. Ну, там еще было более-менее, потому что я там была одна. Когда я вышла оттуда, одна из тамошних «авторитетных» дам решила, что я стану ее любовницей. Как ты понимаешь, за три месяца я больше провела в лазарете и в карцере, чем в общей спальне.
— И как…
— Как я выжила? — Вика зло засмеялась. — Я сделала так, что досаждающие мне дамы начали вдруг гибнуть одна за другой. Драки, да — о, эти женские драки с заточенными предметами. Женщины более жестокие по своей природе, а места лишения свободы превращают их в нечто настолько мерзкое, что их первичными инстинктами очень легко руководить. И дерутся они более жестоко, и это очень удобная вещь, понимаешь? Если знать, кому и что сказать — так, словно невзначай, или какой слух пустить — да так, что никто не отследит источник этого слуха, ну и прочее. Конфликты вспыхивают очень легко, там это было даже проще устроить, потому что ай-кью контингента гораздо ниже, чем на телевидении. Я знаю, что ты не ожидала такого, но если ты здесь, то я должна тебе сказать, иначе нечестно.
— Я не понимаю. — Ровена смотрела на Вику со страхом. — Я не понимаю, как…
— Конечно. — Вика с грустью заметила, что Ровена даже от нее попятилась. — Я работала на телевидении. Это тоже в некотором смысле зона, и правила там примерно такие же, просто не все так прямолинейно. А я там не просто выжила, я сделала там карьеру, и очень рано. И не только потому, что Николай Ладыжников стоял за моей спиной. Манипулировать людьми очень легко, если знаешь их слабости, скрытые желания, подсознательные страхи, какие-то тайны, печали, а для этого нужно смотреть и уметь видеть, и делать выводы.
— И… сколько их было — тех, кто… Ну, кто дурно с тобой обходился?
— Достаточно. — Вика смотрела на Ровену, и той было неуютно под ее взглядом. — Достаточно для того, чтобы за полгода люди поняли: досаждать мне не надо. Но никто из них меня даже не заподозрил, все считали, что за мной есть некая третья сила.
— А разве нет?
— Нет. — Вика покачала головой. — Мои привилегии, которые обеспечило влияние Николая Андреевича, касались работы в местной библиотеке, я не драила толчки, не работала в цеху, ну и охранницы больше никогда не били меня, но остальное — это я сама. И я выжила, но это не значит, что это хорошо. Потому что выжила только та часть меня, от которой ты сейчас в ужасе шарахнулась, хотя сама замужем за очень похожим типом.
— Я не шарахнулась.
— Ну, ты меня-то совсем за дуру не держи. — Вика горько улыбнулась. — Самое смешное знаешь что? Я бы убила эту грязную тварь сейчас. Просто за то, что она — маленькая гадина, которая с детства досаждала мне. Но тогда это было не моих рук дело. А сейчас — да, я бы и не задумалась.
— Да, мне Паша сказал. — Ровена взяла себя в руки. — Как ты узнала, что… Ну что между ними все это происходит?
— Элементарно. Просто увидела. — Вика презрительно поморщилась. — Зашла в спальню, а они… Я тогда и представить себе не могла, что такое возможно. Я просто глазам своим не поверила. И я была настолько глупой, что побежала с этим к родителям.
— А они все знали.