Читаем Против течения полностью

<p>Пётр Солдатенков</p>

Юрий Морозов многое написал о себе сам. Вспоминая наши с ним редкие встречи и такие же нечастые разговоры, я ловлю себя на мысли, что читаю страницы его романов «Подземный блюз» или «Догоняющий ночь».

Знакомство наше произошло, скорее всего, осенью 1986 года в ленинградской Капелле, в узкой небольшой комнатке, где находился огромный студийный магнитофон МЭЗ и стол, заваленный электрическим ломом. Привёл меня туда Виктор Михеев, который в то время работал ассистентом режиссёра на «Ленфильме». Именно здесь я увидел воочию полки, уставленные бобинами магнитной плёнки — Юриными музыкальными циклами, «концертами», как тогда принято было говорить. Их было множество! Мне показалось — это десятки больших, «километровых» коробок магнитной ленты.

Здесь я впервые услышал его музыку. Поразительную музыку с поразительными, сплошь запрещёнными словами, главным из которых было — «Бог». И ещё я узнал, что весь этот «оркестр инструментов», сопровождавший голос солиста, а то и нескольких «солистов», состоял из одного музыканта и певца Юрия Морозова. Это был «человек-оркестр» — и с таким наименованием он попал в мой сценарий музыкального фильма, «Барды покидают дворы», принятого на студии им. Довженко.

Простота и даже обыденность были для Юрия естественной формой существования на людях. Скромность его не являлась следствием застенчивости, а скорее отражала самонаполненность натуры, самодостаточность знавшего себе цену человека, не очень-то стремившегося привлечь к себе внимание окружающих.

Если бы его простое, круглое лицо поместить в оправу рыжей бороды, с серьгой в ухе, с трубкой в зубах — и в этом случае можно было бы твёрдый взгляд его серо-голубых глаз, когда в них мерцали искорки, назвать демоническим. Но нет, в жизни его глаза смотрели спокойно, прямо, с некоторым ироническим оттенком, как будто он ждал, что выкинет его собеседник в следующую минуту.

Так уж сложилось, что я не видел Юрия в его окружении. Это окружение я видел отдельно — директора «Мелодии» (Л. П. Кобрину), милейшую женщину, говорившую о Юре, осторожно выбирая слова и с такой интонацией, словно не хотела повредить ему похвалой, коллег-звукорежиссёров студии, располагавшейся в Лютеранской церкви на углу Большого проспекта и Первой линии Васильевского острова, для которых он был метром; ну, и, конечно, музыкантов-рокеров. Сквозь словесный туман их циничного трёпа проступало такое же уважение, какое свойственно деткам в отношении к своему родителю в приличном семействе.

Мне были симпатичны в Юрии его сосредоточенность, сдержанность в выражении мыслей и эмоций и, конечно, абсолютная самостоятельность мнений. Но раздражало, когда он становился уклончивым, не спешил высказаться, тем более — согласиться с собеседником, словно не очень доверяя ему. Юра не любил «прожекты» — непродуманные, неподготовленные, на слабых основаниях или внутренне неинтересное ему дело.

В галерее музыкальных образов «Autodafe» (альбом 1984-85 гг.) поражает страстной мощью — песня «Плохая копия» (альбом «Золотой век», 1986-87 гг.) — отчаянием попытки и замечательной музыкой.

Книги его мне интересны прежде всего тем, что это его книги. Он сам, Юрий Морозов, был мне интересен своей человеческой загадкой. «Парашютисты» и «Подземный блюз», прочитанные мной при его жизни, помогали мне его понимать. И ещё — очень интересны мне его суждения о современности и современниках — пристрастные, едкие, но часто справедливые.

Собственно литература — интрига, язык да и философия автора — меня не занимала. Я понимаю, что для него это-то и было главным, так он выплёскивал свой жизненный опыт. А я следил за перипетиями с неосознанной тревогой и даже лёгкой досадой, словно свидетель игры в жмурки, ожидающий, когда же наконец нерасторопный галящий схватит чью-то вёрткую фигуру, и сдёрнет с глаз повязку. Его «Голубой мессершмитт» и «Догоняющий ночь», которые я прочитал впоследствии, также не оставили меня равнодушными — там я увидел Юрино нереализованное, территорию снов и круг несбывшихся идей. И пророчество о самом себе. Но опять-таки я не могу относиться к этим его романам как к литературе — для меня это свидетельства его жизни.

Однажды, в конце 80-х, мы встретились на канале Грибоедова, у Спаса на крови. Юра перекрестился на купола, тогда ещё реставрируемые, и сказал, что делает это всякий раз, поминая убиенного императора Александра И, как известно, погибшего от взрыва бомбы на этом месте. На Юру оглянулся кто-то из прохожих, и он с улыбкой заметил, что каждый раз, крестясь здесь, вызывает недоумение людей, иногда — милиционеров. Но в конечном счёте его это мало волнует. Меня вдруг поразила мысль о том, что Юра совершенно спокойно существует в своём внутреннем мире, независимом от мира внешнего. Конечно, и раньше это было понятно, но вот так отчётливо — именно тогда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии