Против неба на земле

За обочиной дороги, покрытый гранитной плитой, словно уже похоронен, лежит коротконогий старик, обожженный взрывом, как обожженный солнцем, прошедший по карте путей и стран, где не помечено место гибели. На плите проглядывают буквы «пэй» и «нун»: «Здесь погребен…» Его упаковывают в черный мешок, наглухо застегивают молнию, укладывают в машину и увозят.

Звонит теща Белла, одышка затыкает горло:

– Только что… В новостях… Шпильман, ты живой?

– Не знаю.

– А этот… Троюродный?

Шпильман молчит – уж лучше бы он заговорил. Белла кричит:

– Горе нам! Горе дням нашим!.. Мы не живем, Шпильман! Мы выживаем!.. Не хочу оставаться в этом мире! Не могу! Пусть заберут отсюда!.. Явлюсь туда – выкрикну всё, что накипело…

– Не докричаться, Белла. Не ты первая.

– Я докричусь…

Отчаяние сотрясает миры. Рушит перегородки. Раздирает завесы. Возносит до таких высот, когда можно высказать лицом к лицу: «Господи милосердный! На каких весах Ты нас взвесишь? Кому порадуешься, кого покараешь?!..»

Город говорит через расстояния, город на горах:

– Отложи жизнь в сторону, Шпильман. Встань, отряхнись и иди.

Поднимается на ослабевшие ноги.

Подбирает с земли ключ, выпавший из кармана, увесистый ключ, сработанный мастером из Кордовы.

Взваливает на спину тяжеленную плиту.

Начинает крутой подъем: свершивший малое не возвысится.

Идет старый еврей в поисках надежного пристанища, стаптывает ноги за долгую дорогу – без пути путь. Невидимые музыканты сопровождают его. Флейта. Скрипка. Кларнет с трубой. Барабан с тарелками. Старик слышал их мелодию. Шпильман слышит: «Мы не оплакиваем ни одно изгнание, кроме изгнания из Иерусалима…»

– Господи, как я устал от их ненависти, отчего же они не устают?..

Мертвые духом останутся. Живые надеждой пойдут дальше. Чтобы услышать перестук молотков по камню. Журчание фонтанов в излиянии масел. Пение девушек в виноградниках. Поучения говорливых старцев: «Слышал я от учителя моего…»

Город высматривает его верхушками домов. Город на камнях и из камней, который притягивает и не отпускает:

– Береги ноги, Шпильман. Тебе далеко идти…

Вы и вокруг вас. История, оставшаяся без применения

Капелька удачи никому не помешает…

…особенно маловидному созданию, которое не всякий заметит.

Его нашли под дверью – крохотного, взъерошенного, ушастого и кривоногого, с залипшими от рождения глазками, которые вскоре открылись и оказались печальными. Он лежал на лестничной площадке, носом уткнувшись в дверную щель, и вынюхивал густые сытные запахи, из чего следовало, что в доме обитает обеспеченная семья, в которой умеют готовить и любят хорошо поесть.

– Ну и ляпсус! – сказал папа, разглядев щенка.

– Ляпис, – поправила мама. – Назовем его Ляпис.

– Вовсе нет, – возразил папа, который всё знал и всё понимал. – Ляпис – это азотнокислое серебро, употребляемое в медицине для прижигания ран. А ляпсус – это ошибка, обмолвка, непроизвольное упущение. Этот щенок – обмолвка природы.

– Не обижай животное! – возмутилась мама, борец с вредными излучениями, а также за права сумчатых, дымчатых и лапчатых.

– Я не обижаю. Среди нас тоже немало обмолвок, упущений природы, но мы об этом не догадываемся.

– Ты прав, – рассердилась мама. – Почему ты всегда прав?! Даже слушать не хочется…

– Не слушай, – согласился папа, и щенка назвали Ляпсус.

Имя оказалось большим, а щенок крохотным. Имя было велико, как башмак не по ноге, но он рос, росли его лапы, уши с хвостом, прочие части тела; понемногу Ляпсус перерос собственное имя, и оно стало ему мало.

– Желаю другое, – сказал. – По размеру.

Стали они выбирать, а Шпильман тут как тут:

– Брудершафт. Редкое аристократическое имя.

– Такое имя мне нравится, – согласился Ляпсус. – Брудершафт Первый. Основатель династии Брудершафтов. А как сокращенно?

– Брудик. Рудик. Шафтик, – предложил Шпильман. – Как захочешь.

Ами спросил:

– Других имен нет?

– Почему нет? К примеру, Гемоглобин – медицинское имя, сокращенно Бин, Бинка. Протуберанец – солнечное имя, по-простому Тубик. Трахикарпус – ботаническое имя, он же Трахик или Пусик. Мотоциклист, а по-нашему Моти. Дегустатор. Карбюратор. Но лучше всего Скрупулез Галилейский. Очень длинное имя, на вырост.

– Нет, – решил Ами. – У него тигриная раскраска по телу, а потому назовем его Тигер. Имя не длинное, но суровое. На страх врагам.

Так и сделали…

Тигер ел всё…

…всё и еще немного. А то, что оставлял в покое, доедал на другой день.

Он был огромен, прожорлив, ненасытен и съедал любой предмет, который попадался на глаза. Его кормили-закармливали собачьими деликатесами, чтобы отбить аппетит, но ничто не помогало. Сжевал в доме все тапочки. Отгрыз кожу у туфель, оставив невкусные подметки. Обглодал обивку на креслах и закусил шапкой с козырьком. Открыл дверцу у печки и сожрал рыбу, которая еще не прожарилась, – косточки не досталось хозяевам. Пришли к вечеру домой, а на полу куча опилок: это он изгрыз огромную деревянную сову, гордость папиной коллекции. Надели на него намордник, чтобы уберечь остатки мебели, но он сожрал и намордник неизвестным науке способом.