Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

Борис Васильевич повернулся и внешне спокойный вошел в здание прокуратуры. Поднимаясь по лестнице, посмотрел на плечо своего синего летнего пальто: разворочено было крепко. Сняв пальто в кабинете, увидел, что продырявлен и пиджак. Кровавое пятно расплылось на рубашке.

В здании прокуратуры почти никого еще не было, и раздавшиеся в приемной быстрые шаги показались очень громкими. Распахнулась дверь. На пороге стоял Юрий Карпов.

— Борис Васильевич, надо ехать в больницу.

— Да, пожалуй.

«Волга» помчалась к институту имени Склифосовского. Оттуда Кравцов позвонил Генеральному прокурору и сказал, что не сможет прийти на коллегию Прокуратуры Союза. Тот ответил, что все уже знает, и спросил, насколько серьезна рана.

— Пустяковая. Заживет без бюллетеня.

Потом позвонил домой и сказал, что приедет переодеться, а через полтора часа уже сидел за своим рабочим столом.

Так прокурор, призванный защищать потерпевших, сам оказался в роли потерпевшего.

Оружие в слепой злобе поднял человек, которому прокурор сказал «нет».

…До тех пор, пока Мататья Исаков работал уполномоченным по реализации вина, получаемого колхозниками на трудодни, жизнь казалась ему распрекрасной. Но потом вино выдавать на трудодни перестали: у всех колхозников его и так было вдоволь. Исакова, осилившего лишь начальное образование, перевели на другую работу, менее доходную. Это показалось ему несправедливым. Выполнял он свои обязанности кое-как. Денег от этого не прибавлялось, но росла злость.

Исаков стал строчить жалобы на председателя колхоза. Писал, что тот ворует, злоупотребляет властью, требовал следствия и суда. В артель зачастили всевозможные комиссии из республики, а однажды приехали представители даже из Москвы. Но факты не подтверждались. Тогда Исаков стал писать жалобы и на сами комиссии, дескать, вступили в корыстные связи с председателем. Ему перестали верить. Оставшись совсем один, человек озлобился еще сильнее, начал хулиганить. Дело дошло до того, что народный суд города Дербента приговорил Исакова к году лишения свободы.

Так потянулась цепь злоключений. Цепь, которую усердно ковал себе он сам.

Вернувшись из мест заключения, Исаков очень скоро снова оказывается в знакомом зале дербентского суда. На этот раз в связи с деньгами, взятыми в долг у знакомого. Отдавать было нечем. И он снова берется за перо, снова шлет письма в разные адреса, жалуясь на всех окружающих. Когда дербентский суд, а потом и Верховный суд Дагестана подтвердили, что долг красен платежом, Исаков отправился искать защиты в Москву и прихватил с собой «смит-вессон» калибра 8,3 миллиметра.

Он пришел на прием к Кравцову. Тот внимательно выслушал его, обещал проверить дело и быстро ответить. Но ответ оказался не таким, какого ждал Исаков. Он снова явился в приемную и попросил второго свидания с прокурором. Ему резонно доказывали, что решение суда справедливо и возвращать долг придется, что Кравцов ничего нового сказать не может.

— Тогда я ему все выскажу. Он меня узнает! — пригрозил Исаков и вышел из приемной. А на другое утро он явился к прокуратуре с револьвером в кармане.

Было время, когда в статистике преступлений сведения о террористических актах присутствовали непременно. Стреляли в председателей первых колхозов, в коммунистов, активистов. Стреляли и в прокуроров. Классовый враг не сдавался, вел упорную войну с новой, народной властью. Та война кончилась давно. Классовых врагов у нас не осталось. Но враги закона есть. Один из них пустил в ход револьвер.

Пусть это из ряда вон выходящий случай. Но кто может дать гарантию, что подобное никогда и нигде не повторится? Нет такой гарантии. Не случайно прокурорам — не всем, но многим — выдают боевое оружие.

Так Кравцов второй раз вызвал огонь на себя. Но если сейчас произошло это волей случая, то тогда, в первый раз, иного выхода у него не имелось.

В оперативной сводке Советского информбюро за 14 октября 1943 года говорилось: «Сломив упорное сопротивление противника, наши войска штурмом заняли крупный областной и промышленный центр Украины — город Запорожье…»

А дальше была Хортица, остров бывшей казачьей вольницы, а теперь — немецкий бастион, который требовалось взять. После десяти дней отдыха командир артиллерийского дивизиона Ламин сказал Кравцову:

— С темнотой ударная группа пойдет на Хортицу двумя понтонами. Ты пойдешь со вторым и будешь корректировать наш огонь. Возьмешь радиста и двух связистов.

Ламин понимал, на что посылает Кравцова, и, словно извиняясь, добавил:

— Мы вас поддержим. Будь спокоен.

Кравцов тоже понимал, на что его посылают. Раз всего двумя понтонами, значит — только создать видимость наступления. А основные силы станут форсировать Днепр где-то в другом месте.