Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров

Как-то я перебирал выписки из дела Бахтадзе и наткнулся на такую деталь. В одном из первых своих показаний Бахтадзе обронил фразу, что после ареста его посещал в камере врач. О причинах ничего сказано не было. Не было в деле и никаких официальных документов на этот счет. Конечно, рассудил я, если врач приходил к Бахтадзе для оказания медицинской помощи, то этот факт и не должен фигурировать в деле. И все же запрос на всякий случай направил — попросил прокуратуру района выяснить причины посещения Бахтадзе врачом. Вскоре получаю ответ: «При этом направляем приобщенную к надзорному производству справку об оказании Бахтадзе медицинской помощи. Приложение: справка на 1 листе». Первое, что бросилось в глаза в справке врача, — дата посещения: 11 января 1979 года, 18.00. Память сразу же отметила, что это день выезда на место происшествия. В справке сообщалось, что Бахтадзе жалуется на недомогание, головную боль. Диагноз: ОРЗ, назначен соответствующий курс лечения. Кроме того, указывалось, что сделана перевязка среднего пальца правой руки. «Больной сообщил, что «палец случайно порезал утром сего числа».

Стоп! А когда состоялся выезд на место происшествия? В обед, в 13.30. «Телефонограмма. Прокуратура района. Срочно выясните и сообщите группу крови Бахтадзе». И чувствуя, что в ожидании сгорю от нетерпения, добавляю: «Ответ жду завтра».

На следующий день я получил то, что позволило мне поставить последнюю точку в деле Бахтадзе. «В соответствии с медицинскими документами Бахтадзе имеет вторую группу крови».

На осколке бутылки была кровь Бахтадзе.

А убийцу Гущина нашли. Им оказался психически больной человек. Но это уже другая история.

Макс Хазин ДОПРОС

— Встаньте, подсудимый Лобанов. Признаете ли вы себя виновным?

— Гражданин судья, вы только что огласили обвинительное заключение. Я остаюсь на прежней позиции: во-первых, я не Лобанов, а Павшин; во-вторых, виновным себя ни в чем не признаю.

Много лет назад мне пришлось поддерживать государственное обвинение по этому любопытному делу. И если вообще каждый прокурор, выступающий в суде, запоминает многие не только интересные, но и, если можно так выразиться, заурядные процессы, этот помнится мне до мельчайших подробностей: больше сил и времени пришлось затратить не на доказывание вины обвиняемого, а на отождествление его личности.

Впрочем, начну по порядку.

Белова и Касаткина, обе уборщицы, обратились в милицию с просьбой привлечь к уголовной ответственности адвоката Павшина: он обещал добиться в высоких судебных инстанциях освобождения их сыновей, которых за опасные преступления осудили к длительным срокам лишения свободы. В течение года они выплатили ему по нескольку тысяч рублей, а сыновей из колонии так и не дождались.

Когда председательствующий предоставил мне право допросить подсудимого, я решил восстановить события в их хронологической последовательности.

— Вы обещали потерпевшим освободить их сыновей?

— Я не считаю этих женщин потерпевшими, но действительно я взялся доказать необоснованность осуждения их сыновей. Я дипломированный юрист, при желании мог бы работать в адвокатуре, вот потому и согласился им помочь.

— Почему в таком случае вы не объяснили им, что выступаете в качестве частного лица, а назвались адвокатом?

— Они безграмотные и постоянно что-то путают. Возможно, они приняли меня за адвоката, но я им так не представлялся.

— Однако некоторые жалобы по их делу вы также подписали «адвокат Павшин». Это прямо подтверждает показания свидетелей о том, что вы выдавали себя именно за практикующего адвоката.

— Я плохо помню, как я подписывался.

По моей просьбе суд огласил ряд документов, изъятых у подсудимого при обыске. Их предъявили и ему. Подлинности своей подписи он отрицать не стал.

— Теперь перейдем к содержанию этих бумаг. Оно сводится к голословным утверждениям о невиновности осужденных. Но у вас ведь не было возможности ознакомиться с их уголовным делом. На основании чего же вы делали свои выводы?

— Я интуитивно чувствовал, что они невиновны. К тому же я опытный юрист.

— Ну, к этому мы еще вернемся. А зачем, собственно, вы сочиняли эти документы? Другими словами, каково было их назначение?

— То есть как это зачем? Это жалобы, я направлял их в разные судебные и прокурорские инстанции, требовал пересмотреть дело и освободить ребят.

— А зачем копии этих «жалоб» отправляли матерям?

— Чтобы наглядно подтвердить — свои обязательства я выполняю, не сижу сложа руки, добиваюсь справедливости.

— Но при обыске у вас обнаружены первые экземпляры этих, с позволения сказать, «жалоб». Значит, вы их практически никуда не отправляли, а фабриковали только с целью создать видимость бурной деятельности. Не так ли?

— Не так. Я печатал их на машинке в нескольких экземплярах. Не исключено, что в официальное ведомство я мог по ошибке направить второй экземпляр. В конце концов, там важно не это, а что написано в документе, какова весомость аргументов. Они обязаны внимательно прочесть любой экземпляр поступившей жалобы.