Проступок аббата Муре. Страница любви

Девочка опустила шитье на колени, глядя на заливаемый тенью Париж. Обычно она была очень тиха. Матери приходилось спорить с ней, чтобы уговорить ее выйти на улицу; по строгому предписанию доктора Бодена Элен ежедневно отправлялась с дочерью на два часа в Булонский лес, – это было их единственной прогулкой. За полтора года они и трех раз не побывали в Париже. Нигде девочка не казалась веселей, чем в этой просторной синей комнате. Матери пришлось отказаться от мысли учить ее музыке. Когда умолкала шарманка, игравшая в тиши квартала, Элен заставала дочь трепещущей, с влажными глазами. Сейчас она помогала матери шить пеленки для бедных детей в приходе аббата Жув.

Уже совершенно стемнело. Вошла Розали с лампой. Вся захваченная пылом стряпни, она казалась взволнованной. Обед по вторникам был здесь единственным событием недели, нарушавшим обычный ход жизни.

– Разве наши гости не придут сегодня, сударыня? – спросила она.

Элен посмотрела на стенные часы:

– Без четверти семь; сейчас придут.

Розали была подарком аббата Жув. Он привел ее к Элен прямо с Орлеанского вокзала, в день ее приезда, так что она не знала ни одной парижской улицы. Ее прислал ему бывший товарищ по духовной семинарии, сельский священник в Восе. Она была приземистая, толстая, с круглым лицом под узким чепчиком, с черными жесткими волосами, приплюснутым носом и ярко-красными губами. Розали была мастерицей готовить легкие, изысканные блюда: недаром она выросла в доме священника, на попечении своей крестной матери, его служанки.

– А, вот господин Рамбо, – сказала она, идя отворять дверь даже прежде, чем успел раздаться звонок.

В дверях показался господин Рамбо, высокий, плечистый, с широким лицом провинциального нотариуса. Хотя ему минуло всего сорок пять лет, голова у него была седая, но большие голубые глаза сохраняли удивленное, детски наивное и кроткое выражение.

– А вот и господин аббат! Все в сборе! – воскликнула Розали, снова открывая дверь.

Пожав руку Элен, господин Рамбо молча сел, улыбаясь и, видимо, чувствуя себя как дома; Жанна тем временем бросилась на шею аббату.

– Здравствуй, дружок! – сказала она. – Я была очень больна!

– Очень больна, детка?

Оба гостя встревожились, особенно аббат – маленький, сухощавый, большеголовый человек, с угловатыми движениями, небрежно одетый; его прищуренные глаза расширились и засияли пленительным светом нежности. Жанна, оставив одну руку в его руке, протянула другую господину Рамбо. Оба не отрывали от нее встревоженного взора. Элен пришлось рассказать о припадке. Аббат чуть не рассердился – почему его не известили. Они настойчиво расспрашивали: теперь-то, по крайней мере, все кончено? Ничего больше с девочкой не было? Элен улыбалась.

– Вы любите ее больше, чем я; послушаешь вас – испугаешься, – сказала она. – Нет, больше она ничего не чувствовала. Только иногда боли в руках и ногах, тяжесть в голове… Но мы энергично за все это примемся.

– Кушать подано, – объявила служанка.

Мебель в столовой – стол, буфет, восемь стульев – была из красного дерева. Розали задернула темно-красные репсовые шторы. Простая висячая лампа из белого фарфора, в медном кольце, освещала накрытый стол, симметрично расставленные тарелки и дымящийся суп. Каждый вторник обеденный разговор вращался вокруг все тех же тем. Но на этот раз, естественно, заговорили о докторе Деберле. Аббат Жув отозвался о нем с большой похвалой, хотя врач и не отличался благочестием. Он считал, что Деберль – человек с прямым характером и добрым сердцем, прекрасный отец и муж, – словом, подает наилучший пример другим. Жена его также была, по мнению аббата, милейшим существом, а несколько порывистые ее манеры – плод своеобразного парижского воспитания. В общем, это прелестная чета. Элен было отрадно слышать это; она была такого же мнения о докторе и его жене; слова аббата поощряли ее не прерывать отношений, завязавшихся у нее с четой Деберль и вначале несколько пугавших ее.

– Вы слишком уединяетесь, – заявил священник.

– Несомненно, – поддержал его господин Рамбо.

Элен смотрела на них со своей спокойной улыбкой, как бы говоря, что для нее достаточно их общества и что она опасается новых дружеских связей. Но уже пробило десять часов. Аббат с братом взялись за шляпы. Жанна уснула поодаль в кресле. Они на мгновение наклонились над ней и удовлетворенно покачали головой, видя, как безмятежно она спит. Потом на цыпочках удалились; в передней они промолвили вполголоса:

– До следующего вторника.

– Я и забыл, – пробормотал аббат, поднимаясь на две ступеньки назад по лестнице. – Тетушка Фетю заболела. Вам следовало бы навестить ее.

– Я схожу к ней завтра, – сказала Элен.