Пространство

— Если этот научник снова двинется к Эросу, я выпущу в него все торпеды и скажу себе, что защищал Солнечную систему от угрозы, которую несет в себе Эрос. Но если бы я открыл огонь сейчас, при мысли, что он мог бы двинуться к Эросу, это было бы убийством. Миллер совершил убийство.

Наоми улыбнулась ему, уцепила за складку скафандра и привлекла к себе для поцелуя.

— Ты, наверно, лучший из людей, кого я знаю. Но тебя совершенно невозможно переубедить, когда ты уверен, что прав, и за это самое ты ненавидишь Миллера.

— Я?

— Да, — сказала она. — Его тоже невозможно переубедить, только у него другой взгляд на вещи. И ты это ненавидишь. Для Миллера Дрезден был активной угрозой кораблю. Каждый миг, когда он оставался в живых, увеличивал опасность. Для Миллера это была самозащита.

— Но он ошибался. Этот человек был безоружен.

— Этот человек убедил Флот ООН предоставить его компании новейшие корабли, — напомнила она. — Он убедил свою компанию пойти на убийство полутора миллионов человек. Все, что говорил Миллер насчет того, что нам лучше избавиться от протомолекулы, относится и к Дрездену. Долго ли АВП удержал бы его под замком, прежде чем он нашел бы тюремщика, которого можно подкупить?

— Он был пленником, — сказал Холден, чувствуя, что проигрывает спор.

— Он был чудовищем, обладавшим властью, связями и союзниками, и мог заплатить любую цену, лишь бы сохранить свой проект, — сказала Наоми. — И, говорю тебе как астер, Миллер правильно сделал.

Холден не отвечал, плавая рядом с Наоми, удерживая ее на своей орбите. Что больше разгневало его: убийство Дрездена или то, что Миллер принял решение, наперекор Холдену?

А ведь Миллер знал. Когда Холден сказал ему, чтобы искал другой транспорт до Тихо, он понял это по унылому, как морда бассета, лицу детектива. Миллер это предвидел и не пытался сопротивляться или спорить. Следовательно, он принимал решение, полностью осознавая цену, и готов был платить. Это кое-что значило. Холден не взялся бы сказать, что именно, но что-то значило.

На стене замигал красный сигнал, панель Наоми пробудилась к жизни и принялась сбрасывать данные на экран. Она подтянулась к креслу, взявшись за спинку, и отстучала несколько коротких команд.

— Дерьмо, — сказала она.

— Что такое?

— Должно быть, тот корвет или научники вызвали помощь. — Наоми указала на экран. — Сюда собираются корабли со всей системы.

— Сколько? — спросил Холден, которому экран был плохо виден.

Наоми издала горлом невнятный звук: смешок или кашель.

— Навскидку? Я бы сказала — все, сколько их есть.

Глава 48 Миллер

«Ты есть, и тебя нет, — твердила станция Эрос сквозь пульсирующий шум помех. — Ты есть, и тебя нет. Ты есть, и тебя нет».

Маленький корабль содрогнулся и подпрыгнул. Техник АВП из соседнего амортизатора отозвался потоком брани, примечательной скорее свежестью выражений, чем живым чувством. Миллер закрыл глаза, сдерживая тошноту от нестандартной стыковки при микрогравитации. После нескольких дней сокрушающего суставы ускорения и столь же жесткого торможения мелкие маневры корабля производили странное, непривычное впечатление.

«Ты есть, есть, есть, есть, есть, есть…»

Он немало времени провел, слушая новости. Через три дня после их вылета с Тихо вышло на свет известие о связи «Протогена» с Эросом. Как ни удивительно, утечка обошлась без Холдена. С тех пор корпорация от уверенных опровержений перешла к обвинению злонамеренных субподрядчиков, а позже заявила о своем иммунитете под покровительством оборонной программы Земли. Это не произвело благоприятного впечатления. Земля все еще держала блокаду Марса, но основное внимание переместилось к внутренней борьбе сил Земли, и марсианский флот замедлил движение, давая Земле передышку до принятия окончательных решений. Похоже, они все же сумели на неделю-другую оттянуть Армагеддон. Миллер обнаружил, что новости его отчасти радуют. А также утомляют.

Гораздо чаще он слушал голоса Эроса. Иногда смотрел и видеопередачу, но обычно включал только звук. Вслушиваясь часами и целыми днями, он начал различать если не порядок, то, по крайней мере, подобие системы. Часть голосов умирающей станции звучала постоянно — он догадывался, что это новостные и развлекательные аудиофайлы, запасенные в архивах. В музыке тоже прослеживалась некая специфическая тенденция. Часы беспорядочных свистящих помех и обрывков фраз отступали, и Эрос зацеплялся за одно или несколько слов, твердя их с возрастающей интенсивностью, пока они не рассыпались в хаосе.

«Ты, ты, ты есть, ЕСТЬ, ЕСТЬ…»

«Нет меня», — подумал Миллер, и корабль внезапно вздыбился, оставив его желудок в полуфуте от положенного места. Последовала серия звонких щелчков и короткий гудок сирены.

— Дьё! Дьё![43] — взвыл кто-то. — Бомбы сон вамен роха! Решили его поджарить. И нас тода!