Простое море

Капитан Демидов, переодетый в сухое и снова вымокший до нитки, сидит в радиорубке. Перед ним — стопка бланков. Это радиограммы из пароходства и от Каховского. Среди них попадаются почти лирические: начальство выражает уверенность в благополучном исходе и пытается оказать поддержку. Одна радиограмма не соответствует никаким правилам радиообмена между судами: «Василий, держись. Подойду. Оставь минимум воды трюме. Каховский». Демидов прочитал ее больше ста раз. И читает еще. Он приказал выкачать всю лишнюю воду из трюма, оставив ее ровно столько, сколько нужно для того, чтобы «Аэгна» не поднималась со своего каменного ложа.

— Надо попробовать самим сняться, — скрипит радист. Глаза его лихорадочно блестят. Губы белые, потрескавшиеся, сухие. — Ветер стихает. Надо откачать воду и уходить.

— Ты бредишь, — говорит Демидов, не отрывая глаз от радиограммы Каховского.

— Почему брежу?

— Ну, откачаю я воду, — терпеливо объясняет Демидов, — надо сразу давать ход. А под винтом — камни. Так?

— А-а... Боитесь винт поломать.

— Не боюсь, дурак человек. Не хочу ломать его без толку!

Он поднимается со стула и идет на палубу. По накренившейся скользкой палубе можно идти только придерживаясь руками за штормовой леер. Волна подкатывается под ноги, заливает капитана по колени. Опять полные сапоги воды. Демидов даже не чертыхнулся. В тусклом свете пиронафтового фонаря перед ним маячат фигуры работающих матросов. Они-то уж мокры по самую шею. Все знают, что судно на камни сажает капитан. А снимают его с камней матросы. Если у капитана есть совесть, ему мучительно стыдно смотреть матросам в глаза. Демидову трудно встречаться глазами с матросами. Даже с боцманом, который должен понимать, какая малая доля вины лежит на капитане. Но он преодолевает стыд, уверенно идет на бак, проверяет сделанную работу и сурово говорит с матросами.

Мысль, которую он гонит от себя уже пять часов, гложет его мозг. Помощник... Он выпускает из рук штормовой леер и, балансируя, идет по обледеневшему склону палубы. Подходя к кормовой надстройке, он замедляет шаги. Нет. Судьба бережет его. Для какой радости?.. Капитан открывает дверь рубки. Громадная черная гора переваливается через борт и стремительно катится вниз по палубе.

— Опоздала на три секунды! — упрекает Демидов волну и заходит в рубку.

22

— Восемь миль до Койракаллио.

— Прекрасно.

Каховский, не торопясь, встает с ракетного ящика и подходит к столу.

— Значит, вы так идете? — спрашивает он, уперев палец в последнее определение на четыре тридцать.

— Считаю, что так.

Капитану нравится, что Лееман никогда не говорит уверенно: «Да, я так иду». В море очень редко можно быть в чем-нибудь уверенным. Уверенные в себе штурманы чаще других забывают о контроле и терпят аварии.

— Пора спускаться под ветер, — говорит Каховский. — Возьмите двадцать градусов влево. Август меняет курс.

Каховский ложится грудью на стол и подзывает его к себе.

— Ну-с, начнем думать, — предлагает Каховский и берет карандаш. — Демидов сидит вот тут. — Он рисует кружок у начала рифа. — Подходить сюда, имея осадку пять метров...

— ...может решиться только сумасшедший...

—...очень опасно, — заканчивает Каховский. — Допустим, мы решили подходить. Полагается делать это против ветра.

— Для этого надо перепрыгнуть через риф.

— Значит, придется подходить или прямо по ветру, или под малым углом к нему.

— Лучше прямо по ветру.

— Почему это лучше? — спрашивает Каховский и тут же отвечает: — Вы правильно догадались, что при подходе мы можем застопорить ход, ветер сам поднесет нас на нужное расстояние, и нам останется только немного подрабатывать машиной, чтобы удерживаться на месте. Еще лучше — отдать якоря, развернуться против ветра и приспуститься на канатах. В этом случае все равно придется подрабатывать машиной. Явный риск поломать винт.

— Так и придется сделать, — говорит Август. — Но разворачиваться там страшно. Кругом камни. И вообще — это безумие. Мы сядем как пить дать.

— Это риск, — соглашается капитан, — и я вам объясню, почему я на него иду. Демидова каждую минуту может разнести в щепки. В результате — гибнут пятнадцать моряков. Даже если мы сядем около него — мы спасем людей. Нас не разобьет.

— Да, нас не разобьет... Но сидеть все равно не хочется.

— Ну, это лирика, — говорит Каховский. — Готовьтесь к худшему. Даже к пробоине. Так и предупредите боцмана. Значит, попробуем подойти на кабельтов, развернуться и отдать якоря. Будем спускаться на канатах.

— Трудно пока сказать, что будем и как будем, — усмехается Август. — У Демидова осадка три метра. У нас пять. Мы можем сесть, не дойдя до него полмили.

— Не думаю, — возражает Каховский. — Там приглубый берег. Изобаты идут близко друг к другу. Если не споткнемся о камень — все пойдет согласно плану.

— Ракета слева! — громко докладывает рулевой. Каховский и помощник мгновенно приникают к стеклам. Тусклый огонек выписывает дугу в черном небе. Гаснет. Возникает второй огонек и тоже спускается к морю.