Просто жизнь

Из техникума Рыбина исключили, несмотря на то что настоящего вора нашли. Алексей тяжело перенес это: в сельскохозяйственный техникум он поступил, решив стать агрономом — хотел жить и работать в деревне. Детдом, в котором он воспитывался, находился на окраине большого села. Сразу за оградой начиналось поле, усыпанное ромашками, за ним темнел лес, наполненный птичьим разноголосьем. В лесу Рыбин проводил все свободное время. Ему нравилось бродить по прелым, источенным гнилью листьям, нравилось наблюдать за поведением птиц; он мог часами смотреть на муравьев, деловито снующих туда-сюда. В лесу его все волновало, и он радовался, что никто не видит этого. Ребята собирались стать моряками, летчиками, инженерами, а Рыбина это не привлекало. В его душе смутно копошилось что-то, пробуждалось и потом исчезало. Он составлял самые лучшие гербарии. Учительница ботаники хвалила его и очень огорчалась, когда он получал по ее предмету плохую отметку.

С той поры прошло много-много лет, но Рыбин часто вспоминал поле за детдомом, тот лес, учительницу ботаники… Он не мог без волнения смотреть на петлявшие среди лугов речки, на овраги с крутыми склонами, на тенистые рощи.

Молоденький солдат был среднего роста, большие глаза с длинными ресницами излучали такую синеву, что хотелось зажмуриться; над губой пробивался пушок.

— Давно воюешь? — спросил Рыбин. Ему было интересно, что ответит солдат.

Тот помолчал, словно хотел убедиться в искренности ефрейтора, и ответил с легкой запинкой:

— Только сегодня прибыл. — И почему-то смутился.

«Хотел соврать, да совесть не позволила», — решил Рыбин. И подобрел еще больше.

— Откуда ты родом, парень?

Солдат насторожился — он все еще не доверял ефрейтору, ждал подвоха.

— Зачем тебе это?

— Просто так интересуюсь.

Солдат успокоился.

— Из Москвы я.

— Да ну?!

— Честное слово! В Сиротском живу.

— А это что такое?

— Переулок.

Рыбин вспомнил детдом, директоршу и нахмурился.

— Нехорошее название.

— Нехорошее, — согласился солдат. И пояснил: — До революции там приют находился.

— А ты откуда знаешь?

— Мать рассказывала.

— Понятно. В каком же месте Москвы находится этот переулок?

— А ты бывал в столице?

— Приходилось.

Рыбин был в Москве два раза и оба раза проездом. В первый раз он побывал на Красной площади, сходил в Мавзолей; во второй раз познакомился в кинотеатре «Ударник» с веселой москвичкой и несколько дней встречался с ней. Лицо и имя этой девушки стерлись в памяти. Рыбин помнил только, что, огорчившись, она щелкала пальцами.

— Про Шаболовку слышал? — спросил солдат.

— Нет.

— А про Донскую?

Та девушка жила в переулке неподалеку от Донской, и Рыбин, почему-то обрадовавшись, воскликнул:

— Даже гулял по этой улице!

Солдат улыбнулся.

— Шаболовка и Донская от Сиротского — пять минут ходьбы.

— Ё-мое, — произнес Рыбин вслух свое любимое словечко. И подумал, что в Москве он, возможно, встречался с этим симпатичным парнем, которому в ту пору было лет пятнадцать, не больше.

Наслаждаясь коротким отдыхом, солдаты курили, жадно затягиваясь, обжигая пожелтевшие пальцы слипшимися окурками; простуженно кашляли, чертыхались: махорка была крепкой, вышибала слезу. До Рыбина доносились встревоженные голоса, выкрики — впереди была пробка. Солдаты помоложе побрели поглазеть, а «старички», в основном ездовые, поправляли упряжь, похлопывали коней, что-то говорили им.

— Давай познакомимся, парень, как положено, — предложил Рыбин и, назвав себя, протянул руку.

— Егор, — представился солдат. Он произнес свое имя баском, стараясь выглядеть солиднее.

Рыбин понял это, усмехнулся про себя.

— А фамилия твоя как?

— Кравчик.

— Хохол? — Рыбин вспомнил младшего лейтенанта и нахмурился.

— Русский я, — сказал Кравчик.

— Русский? — усомнился Рыбин. — Отчего же фамилия такая?

Егор объяснил:

— Моя прабабушка на украинце женилась.

— Замуж вышла, — поправила сандружинница. — Это про мужчин говорят — женился.

Егор взглянул на девушку, которая давно могла бы уйти, но почему-то не уходила, и покраснел. Рыбину сразу стало весело.

— А теперь, голубки, я вас познакомлю!

Сандружинница протестующе вскинула голову. Лоб у нее был чистый, глаза выразительные, на щеках проступал румянец: он то густел, то становился едва заметным. Зимняя шапка лишь прикрывала косу, скрученную на затылке в большой рыхлый узел.

Продолжая улыбаться, Рыбин пояснил:

— Сами вы не познакомитесь — смелости не хватит. А это дело житейское, понятное всем… Подавайте-ка друг другу руки!

Егор назвал себя и мучительно покраснел.

— Надя, — сказала девушка и тоже покраснела.

— Значит, Надежда? — переспросил Рыбин. — Хорошее имя. Со смыслом! На войне для солдата главное — надежду иметь. И коль его девушку так зовут… — Рыбин помолчал, выбирая слово покрасивее, но не нашел такого и закончил: — …замечательно!

Он стал вспоминать, были ли у него знакомые Нади. Девушки с таким именем вроде бы ему не встречались, и Рыбин огорчился: слово «надежда» вдруг приобрело для него особый смысл.