Прости меня, если сможешь

— Мэтт, — голос Камиллы сделался еще проникновеннее. — Ты же знаешь, что я все равно тебя осмотрю и все выпытаю, потому что ты мой брат и я тебя люблю, и я хотела бы, чтобы мне было плевать, но мне нет. А еще я устала просто адски, и я тебя по-хорошему прошу, будь раз в год хорошим мальчиком и расскажи мне все как на духу без вот этих вот танцем с бубном вокруг твоего раненого самолюбия.

— Злая ты, Милли. А еще целитель, — я отхлебнул горячего чая и откинулся на спинку стула, довольно зажмурившись. — У меня закончилась твоя чудодейственная «погасшая искра». Выпишешь рецепт?

Камилла рывком выпрямилась на стуле, со стуком скинув ноги на пол. — У тебя что, кризис был?! Какого черта ты мне не позвонил, идиот?! Я потер лицо одной рукой, размешивая сахар в чашке другой.

— А что бы ты сделала, а? — спросил я отрывисто и жестко. Возможно, даже чересчур. — Ну бросила бы ты все, примчалась бы сюда, сидела бы у постели и мучилась в бессильном бешенстве напополам со слезливым состраданием. Чего ради?

— Тебе становится хуже, Мэтт, — сестра одарила меня не менее жестким взглядом. — Да, я не способна тебя вылечить, но не дать тебе загнуться раньше времени я могу. И что-то мне подсказывает, что на тот свет ты все же пока не торопишься. А потому нельзя, чтобы в такие часы ты оставался совсем один.

— Я был не один. — Лиза была рядом? — уточнила Камилла с долей удивления. — Да, на другом конце коридора. Как по мне, достаточно «рядом».

Сестра смотрела на меня так, будто ей нестерпимо хотелось если не свернуть мне шею, то хорошенько треснуть и чем-нибудь очень тяжелым. Отчасти я ее понимал. Вот только неужели она не понимает, насколько меня все это достало?

— Ладно, — примирительно произнесла она, чуть сдавая позиции, хоть я и знал, что белого флага я от нее не дождусь. — Давай я тебя осмотрю. Минута. Другая. Третья… сосредоточенное сопение. Дышите-не дышите… — Ну видишь! — жизнерадостно воскликнула Камилла, закончив и усаживаясь обратно на свой стул. — И ничего… — А ну брысь! — вскрикнул я одновременно с ней, заметив наглый хвост, торчащий из пакета с хлебом, и швырнул в этот хвост полотенцем. Ласка, будь она не ладна!

Вместо того, чтобы как любой нормальный дикий зверь умотать куда-подальше, мелкий хищник юркой стрелой метнулся… на Камиллу. Сестрица завизжала, ласка, привыкшая от человеческих женщин в одном темномагическом лице к совсем иному обращению, обалдела от такого звука, сиганула на стол… Спустя несколько мгновений, две вспышки заклинаний и с десяток цветастых проклятий, ласка таки вылетела в окно, оставив после себя хаос и разрушения. Кипяток был разлит по столу и полу, вода в графине по Камилле, а варенье из большой банки — по мне. В повисшей тишине задумчиво тлела штора…

— Что это было?! — взвилась сестрица.

— Это Лиза, — меланхолично отозвался я.

— … В прошлый раз она показалась мне несколько крупнее…

— Это Лиза прикормила ласку, — терпеливым тоном, как для слабоумных, столь любимым самой Камиллой договорил я. — У нее убежище под крыльцом.

— Бездушная сволочь, — встряла Камилла, — Мог бы и в доме девочке комнату выделить!

Стиснув зубы, я подавил желание устроить хорошенькую трепку любимой сестричке и продолжил:

— Раньше ей еду под крыльцо носили, а теперь эта тварь обнаглела, и приходит за ней сама. Я сейчас говорю о ласке, а не о мисс Миллс. Я, надеюсь, ты это поняла?

— Поняла, — скорбно вздохнула Камилла. — Я поняла, что ты, дорогой брат, настолько обленился, что даже уход за родовым символом свалил на чужие плечи!

Я закатил глаза. — Видишь, чем заканчиваются твои осмотры? Я в ванную. Кажется, сейчас я начал чуть меньше любить сливовое варенье.

Лиза

— Что здесь стряслось?

Вид еще с утра идеально прибранной кухни обескуражил меня настолько, что вопрос вылетел сам собой. Тернеровская сестра, видимо, тоже пребывала в растрепанных чувствах, потому что внезапно миролюбиво ответила небрежным тоном:

— Да так… Небольшой медосмотр.

Таким тоном мог бы говорить герой, победивший легендарное чудовище и до конца сам еще не верящий, что ему это удалось — когда голос полон нарочитой легкости, а ноги до сих пор дрожат.

— Ого… И он дался?

Я вполне разделяла мнение о носорожьей легендарности и его же легендарной нелюбви к ко всякого рода целителям, жалетелям и прочим помощникам. В конце концов, как человек, недавно приткнувший к их стройным рядам, я лучше многих знала, какое тяжкое бремя мы несем!

— Как видишь, — вздохнула Камилла Тернер и, подняв с пола перевернутый стул, поставила его на место.