Если она действительно не заслужила своей участи, то она легко получит свободу в другом месте. А пока пусть чуть выдохнет и почувствует себя обратно человеком. — Да, спрашивала, — ответил я, открыто и честно глядя товарищу в глаза. — Ладно, выясню. — Том тоже помолчал, а потом посмотрел на меня, как психотерапевт на пациента — ласково-ласково. — Ну, как вы там? Я пожал плечами. — Все будет зависеть от того, как она готовит. Сожжет ужин — больше на меня со своей программой не рассчитывай! — Мэтт! Ты ей это озвучить, я надеюсь, не додумался?
— Ой да расслабься, твоя «безобидная девочка» сегодня ночью всех привидений в доме распугала. Воинственная особа со статуэткой наперевес. Можешь за нее не переживать.
На лице друга отразилась тяжелые душевные терзания и размышления на тему «а хочу ли я знать?», глас разума вмешался, и подсказал ему правильно — нет, не хочет. Поэтому Том нахмурился, как всегда, когда пытался казаться взрослее и серьезнее, и произнес:
— Вообще хорошо, что ты зашел. До меня тут неприятные сведения донесли. В общем, правительство программу, вроде как, по-прежнему поддерживает, и мне в принципе удается склонять некоторых деятелей на свою сторону. Но вот в прессе и среди жителей всякое творится. Кто-то продолжает раздувать бучу, недовольство, что темные разгуливают на свободе. Мы, конечно, бросаем все силы на пропаганду, но результаты пока… так себе.
Только этого мне еще не хватало. Я вздохнул, и Том мой вздох расценил правильно, тут же набычившись: — Слушай, ты и так дома сидишь целыми днями, ерундой страдаешь, а тут хоть с пользой.
Да, дружеского такта лучшего друга хватило ненадолго. Впрочем, на него я не обижался. Он и Камилла были единственными, кому я мог подобное простить. Том посопел, не дождался моей реакции — ни гнева, ни раскаяния и заверений, что я исправлюсь — и предпринял еще один шаг в известном направлении: — Ты к работе возвращаться не собираешься? Я заломил бровь, выражая полное недоумение. — Мэтт, не делай идиотскую рожу. Магия нужна тебе только для трети твоих обязанностей. Все остальное… — Нет, спасибо, — я осклабился. — Мне понравилось, как ты выразился, страдать ерундой. Я скинул ноги с кресла, вставляя их обратно в ботинки. — Ладно, возвращаю тебя твоим нудным посетителям и отправляюсь надзирать за своей милашкой-темной. Завидуй. — Она, кстати, правда милашка, — покладисто согласился Том. — Я Камилле это передам. — Ага, да, — угроза не произвела никакого эффекта. — Я, кстати, вчера Беллу видел. Она спрашивала, как ты.
Я дернул плечом и ничего на это не сказал.
На пороге дома меня встречала ласка. Верткое серое тельце, глаза-бусинки, она наблюдала за моим приближением с таким выражением, на мелкой мордочке, которому ужасно не хватало цветастого передника и упертых в бока рук — «Шастають тут всякие! А потом мыши пропадают!». Я цокнул на родовой символ языком, и зверь стремительно исчез под сломанным крыльцом.
«Надо бы плотника вызвать», — подумалось мне, но я тут же махнул на эту мысль рукой. Ну его!
И я старательно гнал от себя мысли о том, что будь при мне моя сила, я бы сделал из этой развалины конфетку за пару недель. С моими-то знаниями и связями… Дверь была не заперта. — Лиза? — крикнул я в пыльную пустоту старого дома, и ответом мне была тишина.
Но прежде, чем я успел всерьез озадачиться, а не воспользовалась ли темная моим щедрым предложением сбежать, как откуда-то сверху донесся глухой шум, сопровождаемый грохотом, чиханием и злыми шагами. «Дома», — успокоился я и отправился на кухню, обед я сегодня как-то прогулял и есть хотелось зверски.
Едой там не пахло. Впрочем, и для ужина еще было рано, подгоняемый запугиваниями Тома, я вернулся быстрее, чем рассчитывал. Вытащив завернутый в тряпицу вчерашний хлеб, я отрезал себе здоровенный ломоть, водрузил на него кусок копченого окорока и вгрызся в это безобразие блаженно прикрыв глаза. Из нирваны меня выдернул приближающийся звук шагов. Лиза возникла в дверях, и я чуть не подавился — всклокоченная, в пыли и паутине, с грязным пятном на щеке и порванным подолом. Завершал образ — надменный взгляд, говорящий: «Я прекрасно знаю, как выгляжу, но попробуй только хоть слово сказать!».
Прости, Лиза, слишком велико искушение. Я пропихнул кусок в горло и произнес:
— Хорошо, что сегодня нет проверки, а то ей богу, меня бы оштрафовали за насилие над темными личностями. Душа моя, я, конечно, не великий специалист по уборке, но, по-моему, для этого гигиеничнее будет использовать тряпки.
Ярко-голубые глаза злобно сощурились.
— Ай-яй-яй, мистер Тернер! Что сказала бы ваша почтенная маменька? В какой ужас она бы пришла, увидев, как вы едите всухомятку, не помыв руки, да еще и разговариваете с набитым ртом!
— Конечно, всухомятку, — выцепил я одну претензию, пропустив мимо ушей остальные, — ужина-то нет!
— Откуда мне было знать, что вы будете ужинать на полдник?!
— «Ты», Лиза, «ты».
Глаза темной как-то странно сверкнули и она, сменив тон, вдруг совершенно спокойно спросила:
— Зачем?