Простая формальность

Сначала Бет. Почему она рассказала про Клэя? Первое, самоочевидное объяснение: чтобы насолить матери. Другое, не столь очевидное: не знала, что делать дальше, и надеялась, что мать поможет. Еще менее очевидное: Бет доверяет ей, думает, как выразилась бы Мэрион, что они обе одинаково… как бы это сказать… Но важно то, что после этого страшного признания, после того, как Синтия взломала дверь и вытащила дочь из ванной и дала выход своей ярости, — Бет все же послушалась ее, согласилась уехать из Нью-Йорка, побыть с ней вдвоем. Может быть, какой-то крохотной трепещущей частицей своей души решительная, самоуверенная Бет чувствует, что ей нужны советы и помощь матери?

Но сможет ли Бет принять ее помощь, если она возьмет деньги у Мэрион? Неправильно связывать эти две вещи, но что поделаешь? Связь существует. И какой бы ответ она ни дала Мэрион, это изменит не только ее собственную жизнь, но и жизнь ее дочерей.

Она проехала по двадцать седьмой дороге через Хэмптон и после Амагансета, где почти не было движения, прибавила скорость. Низкорослые сосны справа и слева от дороги сливались в сплошные серо-зеленые полосы, по обочинам взметался песок, но перед глазами у нее был ресторан в отеле «Карлайль», кожаная банкетка, длинная белая скатерть — и две женщины друг против друга за столом.

Они сидят, скрестив ноги и поставив на пол сумочки, а в сумочке у Мэрион — чековая книжка. Гладкие, чистые странички, на которых она уже готова была проставить сумму первой выплаты: двадцать тысяч. И приписать еще семьсот тридцать тысяч потом. Синтия почти слышала мягкий шелест пера по бумаге.

В обмен на Клэя, которого не было в зале, но чье присутствие они обе так явственно ощущали. Клэй как объект продажи: крупный, расплывшийся, сильно поседевший; лицо, когда-то красивое, а теперь изборожденное морщинами и складками.

Итак, перед ней выбор: продавать или нет Клэя Эдвардса, надругавшегося над ее младшей дочерью, за семьсот пятьдесят тысяч долларов? Если этот капитал поместить под двенадцать процентов годовых, это даст ей… ну-ка, быстро умножь… девяносто тысяч в год. Неплохо! И это пожизненно! После ее смерти все перейдет к девочкам. А потом к их детям.

Такие деньги открывают необозримые перспективы. Прежде всего самое лучшее образование: для Бет — Барнард-колледж; для Сары — фешенебельный пансион в Швейцарии. Прекрасный сад с пышными фруктовыми деревьями и обязательно с бассейном. Поездки в Лондон, Париж — нет, еще дальше, в более экзотические страны: Шри-Ланка, Кения, Амазонка. Шикарные кожаные чемоданы, полные красивых платьев; в любую минуту можно заказать машину с шофером. О Господи! Она чувствовала, как сладкое предвкушение богатства разливается по ее жилам.

Так продавать Клэя или нет? Взять у Мэрион деньги и бежать, пока та не передумала? Все аргументы выложены — без всяких недомолвок и нюансов, четко и открыто, со всей ужасной прямолинейностью, присущей Мэрион.

После тридцати восьми лет беспрерывной ответственности за все, что происходило в ее жизни, — хотя происходило это, как правило, помимо ее воли, — у Синтии появился наконец шанс самостоятельно принять решение. И эта неожиданно представившаяся ей возможность выбора переполняла ее радостью, близкой к экстазу.

Конечно, за тем, что она забеременела в двадцать два года, еще не будучи замужем, не стояло никакое сознательное решение. Просто в ней начал расти зародыш, новая жизненная сила, обещавшая в будущем стать чем-то — кем-то — прекрасным, необыкновенным; и рядом был Джон Роджак, который испытывал благоговение перед тем, что совершалось в ее чреве. Он прижимался ухом к ее животу, почтительно поглаживал его: «Ой, Синди, по-моему, я слышу, как сердечко стучит!» Молодость. Беззаботность. Ни один из них не задумывался о том, что они делают и к чему это приведет.

Развод с Джоном. Еще одно событие, за которое она несет ответственность, но выбора и тут не было. Разве можно развод с алкоголиком рассматривать как выбор? Тут не до выбора: только бы выжить. Только бы унести ноги и укрыться в каком-нибудь темном углу.

Да и брак с Клэем не был результатом осознанного выбора. Он явился тогда к ней в магазинчик, сияя голубыми глазами, в синем блейзере с блестящими медными пуговицами, и показался этакой добродушной горой, на которую тянет взобраться. Обещал ей любовь, понимание, дарил подарки, предлагал свою медвежью душу… Кто решился бы все это отвергнуть? А потом изо дня в день видеть, как эта любовь — или привязанность, восхищение, потребность в ней — неважно что — на глазах тает и пропадает, а она сама шаг за шагом деградирует, превращается именно в то, от чего он хотел себя обезопасить, когда предложил подписать брачный контракт. Проходит тот типичный, унизительный путь, который ей обрисовала Мэрион. «Мы его мучаем, обманываем, транжирим его деньги…» Мэрион не проведешь. Она умеет добраться до грязи и мерзости на самом дне — и выставить их на всеобщее обозрение. И самое обидное — она права.