В тот первый вечер с Клэем, у него на яхте, она и впрямь была хороша: сидела на палубе, скинув туфли, и беззаботно болтала обо всем на свете — о навигации по звездам, о том, как лучше готовить французский соус, и голос ее звучал как в те времена, когда еще не было в ее жизни ни Джона Роджака, ни Эла Джадсона. Ноги красивые (педикюр, никаких мозолей!), волосы мягкой волной рассыпались по плечам, бюст чуть ли не выпирает из лифчика… Клэй отвечал ей из каюты, где жарил бифштексы, жадно поглядывая на нее, как большой панда, довольный тем, что обнаружил заросли молодых, нежных бамбуковых побегов.
Когда Синтия привела Клэя познакомиться с дочерьми, он принял это как должное. Впрочем, и девочки вели себя невозмутимо и сочувственно наблюдали, как Синтия пляшет вокруг него и старается произвести хорошее впечатление — не ругается, не чертыхается, вся во власти возвышенных чувств.
Девочки понимали и одобряли намерения Синтии. В его присутствии они не ссорились между собой и не грубили матери. Они даже стали чаще мыть голову и привели в порядок руки. Всеми доступными способами они давали Синтии понять, что этому богачу самое время взять на себя заботы об их семействе и обеспечить им место под солнцем, а матери пора перестать бегать по ночам к Элу Джадсону, раздобыть денег и отправить их в хороший колледж — словом, начать наконец жить
Весь остаток своего отпуска Клэй виделся с Синтией каждый день. В последний вечер девочки с готовностью отправились ночевать к бабушке, понимая, что Синтии и Клэю надо хоть одну ночь провести на кровати, которую не качает на волнах и которая достаточно широка.
Эти две недели, счастливо завершившиеся в ее спальне, и все последующие его наезды в Велфорд — до конца лета он не пропустил почти ни одного уик-энда — были сладостны и безмятежны, как в старомодном бродвейском мюзикле. Они вели долгие разговоры, поначалу легкомысленные и веселые, как опереточные дуэты, позднее более серьезные и осторожные, когда он рассказывал ей о Мэрион, своей бывшей жене, а Синтия ему о Джоне. Оба пытались как-то оправдаться, представить себя в более выгодном свете, и находили друг у друга поддержку и сочувствие: ободряющие слова, поцелуи, красноречивые взгляды. Всякий раз цветы, мелкие подарки: золотое сердечко на цепочке, флакончик духов «Радость» — как символ их собственной радости. Ужины при свечах.
Синтия вздохнула, завела машину и отъехала от дома Мэри Тинек, едва замечая дорогу перед собой. Если бы улицу перебегала собака, она наверняка бы на нее наехала. Она повернула налево и остановилась перед велфордской городской библиотекой. По изношенным каменным ступенькам спускались дети с книгами под мышкой и с тем добродетельным видом, который появляется у детей после посещения библиотеки.
Почему теперь, получив от Клэя все, что она хотела, она готова рвать и метать? Почему ее чувства не воспарили к тем заоблачным высотам, которые привиделись ей, когда Клэй переступил порог ее магазина?
Риторические вопросы! Ясно почему. Все дело в брачном контракте. Она так старалась свыкнуться, смириться с мыслью об этом злополучном контракте. Но сколько ни думай, как ни старайся его оправдать, все равно это низость. И защититься нечем — Клэй понимал это не хуже нее.
Больше всего она досадовала на то, как ловко Клэй припер ее к стенке. В субботу огорошил предложением, а в понедельник подсунул этот гнусный документ.
В воскресенье, между двумя этими событиями, он пригласил ее съездить в Нью-Йорк — выбрать ресторан для свадебного торжества и посмотреть его квартиру, по его словам, очень большую и очень запущенную. Синтия обрадовалась поездке. В воскресенье, в отличном настроении, она заехала в свой магазин, прикрепила на дверях табличку «закрыто», позвонила матери и попросила ее подержать у себя девочек еще пару дней.