Просо судьбы (СИ)

Пятёрка гвардейцев в расхристанных туниках, с опухшими лицами представляла собой весьма колоритное зрелище. И не скажешь, что это боевой цвет королевства. Впрочем, как говорится, застольная внешность обманчива, и наёмник, проведший с ними некоторое время, соседствуя тюфяками и участвуя в отражении пиратского нашествия, мог сказать совершенно точно: этим ребятам он доверил бы свою спину — и сам бы прикрыл. Гвардейцы точно не относились к категории «паркетных» вояк, цепляющих блеском начищенных доспехов, тянущих ножку и падающих в обморок от крепкого звука, изданного задом. Они носили вполне себе боевую сталь, не единожды обагрённую кровью, а не муляжи, которыми в зубах боязно ковыряться — вдруг сломаются. Правда, парочка из них, Димир и второй, имя которого он запамятовал, выглядели посвежее — не иначе недавно с дежурства. Всё правильно, веселье весельем, но службу-то нужно нести — наверняка маркиз и сержант Борун строго за этим следят. Порывшись в памяти, Ежи действительно не смог вспомнить этих двоих в честной компании. Впрочем, это тоже ни о чём не говорило, ибо вчера вечером, когда гулянка только набирала обороты, он предпочёл по тихому улизнуть из зала, и далее уже попивал со случайными желающими в сторонке — уж очень разошёлся Лири, чей свирепый рык стал прорываться сквозь общий галдёж. Нечего было и думать — давать повод громиле выплеснуть свою злобу на него — жертва-то у него явно намечена. И ладно бы пострадает только он — Ежи вчера поймал тот злой кураж, толкающий на необдуманные поступки, и готов уже был схлестнуться с бывшим товарищем. Но могла случиться свалка — наверняка те же гвардейцы не стали спокойно наблюдать за «избиением младенца» и вмешались. А чем бы это закончилось, сложно и представить — Лири при всех своих поганых человеческих качествах, бойцом был отменным, и наломал бы дров… не на один погребальный костёр. Лишняя конфронтация в их небольшом, но тесном лагере совсем ни к чему.

За столом — как водится в такие моменты — компания разбилась на несколько диалогов по интересам, когда все говорят со всеми, и при этом никто никому не мешает. Ну, кроме Ежи, так как придвинувшийся ближе Марек затянул какую-то полную нудятину, долженствующую преподнести его, как неимоверного героя-любовника. Наёмник, скосив глаза на маячивший в опасной близости от щеки неимоверных размеров нос рассказчика, только хмыкнул про себя — не обижать же неплохого, в общем-то, человека неуместным ржанием, постарался отодвинуться чуть в сторонку. Впрочем, гвардеец не обратил на его манёвры особого внимания, продолжая монотонно вещать практически в пустоту.

Ежи вздохнул обречённо — молоточки в башке очень чутко реагировали на всякого рода занудствования, и живо добавляли в громкости, поэтому сам потянулся к кувшину — негоже глотке сохнуть. И, уже попивая мелкими глотками вино, удобно устроив локти на столешнице, более внимательно осмотрел зал. Ничего интересного: ни Тамары, ни Лири, начальства тоже нет, кое-где завтракают несколько компаний — лица вроде как знакомы, но Ежи решил не напрягаться с опознанием — вряд ли мордовороты Гарча пропускали кого-то чужого. Да за два столика от них расположился тролль. При виде него, Ежи посетило двоякое ощущение: передёрнуло, но при этом на губы скользнула улыбка. Огромный, на голову выше любого человека, и — что там говорить — страшноватый внешне, он одной своей фигурой внушал уважение и вполне серьёзное нежелание ссориться с ним. При этом — Ежи мог убедиться не лично, конечно, но глядя со стороны — это был совершеннейший ребёнок. Только о-о-очень крупный, вполне безобидный для дружески настроенных людей… и весьма смертоносный для врагов. Правда ли, что он ещё очень молод, несмотря на габариты, или такой склад ума вообще характерен племени снежных троллей, Ежи не смог бы ответить — не был он подкован в этом вопросе, не сложилось быть специалистом по «тёмным», особенно по выходцам с Закатных гор, вместилищу множества разных народностей и племён. Ну и слава Единому — отчего-то он сомневался в благополучности исхода, если б пересеклись их дорожки с таким вот «малышом», как некоторые называли того, в естественной, так сказать, среде.