Прошу тебя, припомни...

Огромной была земля скифов-сколотов — от Дуная и Карпат до реки Ворсклы. Но они и сами ходили походами в дальние страны и основывали там государства — на Кавказе, в Малой Азии, где основали Лидию и Мидию. В Палестину и другие земли. И не всегда возвращались назад, оседали в далеких странах. Но те, кто тосковал по родине, — возвращались.

Катя представила себе мчащихся всадников с длинными светлыми волосами под островерхими шапочками-скифками, с загорелыми лицами и глазами синеватой сирени, как у Олега. Много Олегов в кожаной одежде, любовно расшитой женскими руками крестиками и черточками, что должны уберечь любимого от несчастья. И Катя пожалела, что не в моде сейчас вышитые мужские сорочки, а то бы вышила Олегу такую. Правда, мода возвращается…

…Соседям Карповым она сказала, что выходит замуж за Олега. Марья, всплакнув, сказала на то: «Дай-то бог, дай-то бог, ох и радая я за тебя, Катюшка!»

Мысль о том, что они поженятся, внушил ей сам Олег, часто повторял: «Никуда отсюда не уеду. Пойду преподавать историю в здешнюю школу. Каникулы у педагогов длинные — хватит времени для археологии. Купим мотоцикл с коляской и объедем с тобой, Свечка, всю Скифию — до самого Меотийского болота — то бишь Азовского моря, по которому плавали скифы».

А один разговор с Олегом решил ее судьбу, хотя он того и не заметил.

Олег как-то, по привычке расхаживая по низенькой комнатке, задумчиво размышлял вслух:

— Наверное, есть и другие пути знать далекое прошлое. Был такой случай. Совершенно невероятно — но факт. Одна женщина после тяжелой болезни забыла свой язык и заговорила на каком-то неизвестном доселе. Врачи пригласили языковедов. Оказалось, она говорила на хеттском! Давно умершем языке! Незадолго до того письменные памятники хеттов расшифровал чешский лингвист Грозный и доказал, что принадлежит он к индоевропейским, близок древнеславянскому. И это понятно: хетты жили по Дунаю, а потом — в Малой Азии. Дунай упоминается более семидесяти раз в известных славянских памятниках. Эх, если бы мне две жизни. Свечка, одну бы я отдал археологии, а вторую — психологии.

— Почему психологии?

— Потому что человек использует только десять процентов мозга. Остальные девяносто в бездействии! Не они ли хранят память предков? Нельзя ли заставить мозг пробудиться ото сна, вспомнить дела давно минувших дней?

Кате захотелось сказать, что раз не может быть у Олега второй жизни, то психологом станет она. И заикнулась было:

— Может, мне на отделение психологии поступить?

— Зачем? — удивился Олег. — Оставайся в библиотеке. Прекрасное занятие для женщины. Будешь мне помогать работать с книгами.

Не видел он в вас, Екатерина, Сергеевна, соратника! И вы ничего не сделали для того, чтобы увидел.

…Подкрадывался август, и Катя должна была решать — поступать ли ей в институт в этом году или в следующем или оставаться в библиотеке. Как-то она заговорила об этом с Олегом:

— Скоро август. Не знаю, как быть…

— И я не знаю, — помолчав, произнес Олег. И Катя не поняла, к чему относится его «не знаю». — Что-то борщ сегодня невкусный, — вдруг раздраженно бросил он. — Опять перекипятила! Говорил же, что ем только слегка подогретый!

И он шумно отодвинул тарелку. Потом в установившейся тишине долго катал хлебный мякиш, глядя в окно, избегая часто моргающих от набегающих слез глаз Кати. И вдруг сказал:

— У меня на квартиру первая очередь. А профком что-то затягивает, видно, поняли, что могу не вернуться. Надо ехать! — И стукнул ладонью по столу, расплющив мякиш.

— Ты откуда знаешь, что профком затягивает? — задержав дыхание, спросила она.

— Жена написала. Я не говорил тебе, что состою в законном браке, прости. Это не имело никакого значения. У меня с ней давно нет контакта, она к другому уходила, пока я на практике преддипломной был, а дочку — два года ей было — матери моей отвезла. Для нее-то я и хочу квартиру получить, для дочери. А сейчас жена с дочкой живут в коммуналке, там сосед вечно пьяный. Вот такие дела.

Она молчала, убитая известием. А сказать ей хотелось многое: «А ты подумал, что будет со мной? Что мне-то теперь делать? Ты уедешь. Как я буду без тебя? И что скажу людям?»

Но ком стоял в горле, и, только когда она нашла другие слова — жесткие и потому освобождающие ее от недавнего обожания, ком ужался, пропустил их:

— Уйди от меня, пожалуйста. И не приходи прощаться. Ты мне больше не нужен.

— Ты не права! — воскликнул он, удивленно глянув сиреневыми, впервые беспомощными глазами. — Я же должен им оставить квартиру. Это мой долг мужчины. А потом я приеду…

Она выбежала из дома, чтобы закончить этот тяжелый разговор, и пряталась у подруг, пока не узнала, что он ушел. Проплакав на плече у Марьи Карповой два дня, она в непонятной решимости подала на вечернее отделение философского факультета, где была кафедра психологии, ходила на экзамены упрямая, злая, отчаянная. Сдала, поступила и устроилась при кафедре психологии лаборанткой.

Темой первой же курсовой выбрала — память. Сокурсникам, а позже и коллегам, объяснила, что натолкнула ее на выбор темы история с Мефодием Ильичом Карповым.