По пустым лестничным переходам цокотали ее каблучки в такт громкой, необычной музыке — было в ней что-то суровое и печальнее, словно прощальное, было такое широкое, раздольное, что захватывало дух, будто по степи на лихом коне не кто-то, а ты сам скачешь — здоровый, молодой, и не знаешь, куда девать силу богатырскую, удаль молодецкую. Преподаватели выглядывали из дверей, возмущались: «Какой сумасшедший включил музыку во время лекций! Безобразие!»
Два студента, понукаемые ими, понеслись к радиорубке. А Катя бежала к аудитории, где читал лекцию Он.
Дверь была плотно прикрыта, она приотворила ее и увидела Олега за кафедрой. Он что-то говорил. С паузами, явно прислушиваясь к музыке.
— Вы, конечно, читали только что вышедший замечательный труд академика Рыбакова «Язычество древних славян», где прослеживается история наших предков. Итак, прав был Блок, гордо утверждая: «Да, скифы мы!»
А музыка тем временем сменилась — пошли последние вопросы, заданные педагогу Оршеву, и тот, о «Записках археологического общества». И будто степь ворвалась в зал, наполнила его острым запахом чебреца, засвистал ветер, и солнце, высокое и жаркое, послало сюда, на кафедру, за которой в нерешительности стоял немолодой сутулый человек с проседью в рыжих волосах, сноп брызжущих золотом лучей. И то ли спряталась седина, то ли порыжела, плечи распрямились и блеснули знакомой синеватой сиренью глаза. И легко спрыгнул человек с возвышения, зашагал к выходу.
— Я закрою дверь, Олег Дмитриевич! — вскочил какой-то студент.
— Нет, не надо. Мне нужно идти, — отстранил его Олег.
Катя еле успела спрятаться за дверью, но тут же поспешила следом.
— Вы не видели тут командиршу этих психов-психологов? — столкнувшись с ней на бегу, спросил перепуганный рыжий острослов.
— Кого? — остановилась на миг Катя.
— Да эту, Медузу Горгону, Свешникову. У нее ключ от радиорубки!
— Не видела, — сообразив, что рыжик не узнал ее, прыснула Катя и, проносясь мимо зеркала в фойе, остановилась, взглянула.
Очков нет — видимо, оставила в радиорубке. Старушечий пучок волос развалился, и волна светлых прядей ниспала на плечи. А где же ваш строгий жакет, Екатерина Сергеевна? Ах, остался в лаборатории, на стуле. Что-то еще произошло с вами. Из чистой зеркальной глади удивленными юными глазами смотрело лицо восемнадцатилетней Кати — библиотекарши из шестьдесят какого-то года XX века.
Улыбнувшись себе в зеркало, она выбежала из фойе и в проходной увидела, как Олег набрал номер телефона и быстро спросил:
— Когда ближайший поезд до города Т.?
В ее город!
Она тихо окликнула его:
— Саша!
Ой, господи, почему «Саша»? Олег! Оговорилась… Привычка тринадцати лет: что ни случится — звать Сашу! Днем ли, ночью, в радости, в беде… Если Олег… Если с ним… То Саша уйдет из ее жизни… Но это же невозможно — жить без Саши! Предать Сашу.
Она словно споткнулась на бегу, прянула назад.
А Оршев кричал в трубку:
— Мне самый ближайший поезд, самый!
Она тихо подошла к нему, остановилась за спиной и сказала ровным голосом:
— Здравствуйте, Олег Дмитриевич!
Он, боясь спугнуть того, кто за спиной, медленно обернулся.