Прошлое. Настоящее. Будущее

Вы внимательно прочитали? Так вот оно: Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

Собственно, эти семнадцать слов практически точно описывают тот самый чаемый «политминимум». «Незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности» (это про полицейскую дубинку, кутузку по звонку и прочие свинцовые прелести нашей жизни), «свободы совести» (это сейчас не столько про религию, сколько про право исповедовать свои убеждения), «слова» (понятно, я думаю), «собраний» (это про Триумфальную, да и про Манежную, да и вообще про «больше трёх не собираться»), «союзов» (это и про Центризбирком, и про отказы в регистрации партий, и про безумные условия «соберите триллион подписей, одна неправильная – идите к чёрту», и про запреты организаций).

Что важно. Эти свободы нам – то есть законным потомкам подданных Российской Империи – уже были даны. «Слово царское твёрдо». И признать его должны все, даже антидемократически настроенные товарищи монархисты, если они хотят быть монархистами, верными Государю.

Соответственно, «платформа-минимум» – это получается «новый октябризм». В смысле лучше прежнего.

Апельсинчики

В очередной раз наткнулся на рассуждения о том, как нище и ужасно жил простой народ в Россiи. И питался исключительно гнилой репой.

Стоит в этом отношении послушать людей, которых даже самый правоверный коммунист должен почитать.

Вот Чернышевский в «Что делать?» пишет про своего самого положительного героя, Рахметова: «На свои деньги он не покупал ничего подобного; “не имею права тратить деньги на прихоть, без которой могу обойтись”, – а ведь он воспитан был на роскошном столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе, других не ел и за чужим столом. Причина различения была основательная: “то, что ест, хотя по временам, простой народ, и я смогу есть при случае. Того, что никогда недоступно простым людям, и я не должен есть! Это нужно мне для того, чтобы хоть несколько чувствовать, насколько стеснена их жизнь сравнительно с моею”. Поэтому, если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции, – видите, в Петербурге простой народ ест их, а в провинции не ест».

То есть апельсины в Петербурге были для простонародья доступны. Для простонародья. В провинции они тоже были, но «дорого», «простой народ не ел их». Это всё в 1856 году, напоминаю (действие романа разворачивается несколько раньше, но примем эту дату).

Ну а теперь вспомним советские апельсины в Ленинграде.

PS. Детей номенклатуры и потомство продавщиц и буфетчиц прошу не беспокоиться – мы и так помним, что у вас апельсины были.

Вперёд, в прошлое

Начну с извинений и объяснений. Это неприятно – извиняться и объясняться. Но иногда приходится, если, конечно, хочешь, чтобы тебя поняли правильно. А поскольку читатели у меня попадаются не всегда доброжелательно настроенные, но пытливые, и стремятся понять не только то, что ты сказал, а ещё и то, о чём ты умолчал. Типа – «преступно не упомянул славное то-то, чтобы безнаказанно подчеркнуть мерзкое то-то» или наоборот.