Прошлое и будущее

Знаменательная встреча

В тот день мы с Рошем должны были исполнить две песни для публичной радиотрансляции, которую вели Пьер Кур и Франсис Бланш. Все происходило в концертном зале «Вашингтон» на улице Вашингтона. Поскольку зал не имел выхода из кулис, выступающие должны были до появления публики уже сидеть за сценой, дожидаясь своего выхода.

Мы открывали вечер, но, как ни странно, фортепьяно Пьера находилось в глубине сцены, поскольку на первом плане располагался оркестр. Я же должен был петь, стоя на авансцене. Все это никак не подходило для дуэта, который к тому же открывал концерт. Выйдя на сцену после анонса, я разинул рот, потому что в первом ряду увидел Эдит Пиаф и Шарля Трене — священных идолов шансона, да еще в компании короля музыкальных издателей, Рауля Бретона. Позже выяснилось, что Шарль только что вернулся из Соединенных Штатов и пришел дать наставления Эдит, которая собиралась отправиться туда несколькими неделями позже.

Мы начали с песни «Спешный отъезд», затем спели «Шляпу под кротовый мех». Я, не отрываясь, смотрел в первый ряд. Меня и так всегда била дрожь перед публикой, правая нога начинала дергаться, словно от болезни Паркинсона. После первых тактов Эдит улыбнулась мне и сделала знак рукой, точно так же как под конец «Жизни в розовом свете», что означало: «После передачи подойдите ко мне». Я не преминул сделать это. Шарль Трене сердечно поздравил нас с успехом. Подумать только, ведь он-то разбирался в дуэтах, он начинал вместе с Джонни Хессом в дуэте «Шарль и Джонни». Рауль Бретон предложил подойти к нему на улицу Россини, 9, в IX округе, чтобы поговорить о звукозаписи. Пиаф назначила встречу после программы у нее дома, на улице Боэти, рядом с залом «Вашингтон». Когда я спросил: «С партнером?», она удивилась: «С каким партнером?». Она даже не заметила Роша, принесенного в жертву пословице «на свете нет ничего невозможного», которой руководствовались организаторы публичных радиотрансляций. «Ладно, и этого тоже приводи», — сказала она.

И мы с Рошем явились в просторную квартиру, жильцы которой, казалось, постоянно «сидели на чемоданах». Было видно, что здесь не обременяют себя лишней мебелью. Всего несколько кресел, одно было из черной кожи, и если вы в него садились, встать потом удавалось с большим трудом, да и то нужно было, чтобы кто-то подал руку помощи. Несколько плохоньких разномастных стульев, черный рояль, pick-up [23], по полу ровным слоем разбросаны какие-то предметы, пластинки и книги, на рояле — проигрыватель, тексты, ноты и, чуть было не забыл, еще на полу этой огромной пустой комнаты лежал большой красный ковер. Рош зашел, как ни в чем не бывало, а я очень волновался. Чувствовалось, что только что говорили о нас. Я был хронически застенчив, и насмешливые взгляды присутствующих глубоко ранили меня. Там были авторы и композиторы Эдит Пиаф — Анри Конте, Мишель Эммер и Маргарита Моно, секретарша Фау, аккомпаниатор Андре Шовиньи, Жюльет и Марсель Ашар и тогдашний возлюбленный — Жан — Луи Жобер, один из участников ансамбля «Друзья песни», который сразу же откланялся, спросив разрешения у Эдит. И, конечно же, была она, хозяйка здешних мест, объект всеобщего внимания, хрупкий воробышек, таящий в себе огромную жажду любви и дружбы, достойную крупного хищника, способную парализовать вас на веки вечные, сильно, слишком сильно. Так смотрите же на новенького, оценивайте, измеряйте, взвешивайте: может, он — следующий? Потянет ли, да и как долго продержится, бедолага? Все перешептываются, замышляют заговор, посмеиваются украдкой, потом тема разговора меняется, говорят обо всем и ни о чем, немного о любви, немного о шансоне, и еще совсем немного о том, как уничтожить нахала. Разговор ненадолго остановился на Жаклин Франсуа, которая в тот момент была на пороге блестящей карьеры. Эдит хвалилась тем, что дала Жаклин совет, который повлиял на ее судьбу — бросить реалистический жанр и стать лирической певицей, что, впрочем, было правдой. Я скромно воспользовался этим и сказал, что Жаклин моя близкая подруга. Это произвело впечатление. Трахаю ли я ее? Я нервно сглотнул и, выбирая слова, ответил: «Да нет, она влюблена, у них отношения с Жаном — Луи Марке, который занимается нашими делами». Отношения? Общий взрыв смеха. Он сказал — «отношения»? У меня было такое впечатление, что я нахожусь при дворе Людовика XIV, и на меня нацелены ружья придворных. Тогда Эдит уточнила: «Ты имеешь в виду сношения?» Да, в общем-то это одно и то же! Она обернулась к остальным и бросила: «Он прав, на языке поэтов это называется именно так!» Кажется, я покраснел, как помидор. Безумно смущаясь, пробормотал: «Вчера я показал вам свою песню». «Ах, да», — произнесла она. Кто-то пошутил: «Так он еще и пишет? Музыку, конечно?» Нет, слова. Слова? Они уже собрались было вновь поднять меня на смех, но Эдит вдруг встала на защиту: «Да, пишет тексты песен, и, кстати, неплохо. Скажем, его манера достаточно интересна, не как у всех».