Прощание Зельба

Если бы все зависело от желания, я бы жил в круглой башне одного из двух каменных домов, что на углу Фридрихплац и Аугустен-анлаге. Вместо того чтобы торчать возле водонапорной башни, где, по сути дела, от меня и пользы-то никакой, я бы поставил на террасе шезлонг, взял бы цейссовский бинокль, доставшийся мне по наследству от отца, и наблюдал бы за разворачивающимися событиями сверху. Велькер пришел задолго до пяти, кружил возле башни, заглядывал в пустые резервуары и крутил головой, смотря то на «Розенгартен», то на Кунстхалле. Ему было не по себе: сперва он скрестил руки на груди, как будто стараясь унять дрожь, потом то и дело срывался с места и мчался куда-то, а если останавливался, то нервно переминался с ноги на ногу. Одетый в полицейскую форму Нэгельсбах сидел на скамейке, поза у него была расслабленная. С ним рядом сидела его жена. Наверное, сверху в зону моего обзора попали бы и все подручные Самарина. Возле автобусной остановки у Кайзер-ринга я приметил синий «мерседес» — в салоне был один человек на водительском сиденье. Остальных молодчиков не было видно. Самарина я тоже не видел, пока он не показался на дорожке, направляясь к Велькеру со стороны Кайзер-ринга. Он приближался тяжелым, твердым шагом человека, которого никто и ничто не может остановить или сбить с намеченного пути. Вероятно, он сделал круг и убедился, что все спокойно. Если бы Велькер подключил полицию, их специалисты навряд ли посадили бы на месте встречи полицейского в форме и с женщиной. И моего присутствия на месте встречи они бы тоже не потерпели. Самарин обвел башню внимательным взглядом, покачал головой и молча усмехнулся. После телефонного разговора я забыл спросить Велькера, что сказал Самарин и что он ему ответил. Они разговаривали совсем недолго. Мы распланировали все по минутам.

«Скорая» стояла на Кунстштрассе. Как только загорелся зеленый свет, она пересекла Кайзер-ринг, объехала вокруг фонтана перед башней и, остановившись в нескольких метрах от Велькера с Самариным, включила мигалку и сирену. Самарин растерялся, посмотрел на «скорую», из которой спереди выскочил Филипп, а сзади Фюрузан и ее приятельница в сестринских халатах, обернулся, увидел соскользнувшую со скамейки и лежащую на земле фрау Нэгельсбах и успокоился — в тот же момент Филипп положил руку ему на плечо и вколол в предплечье иглу. Самарин пошатнулся — со стороны казалось, что Филипп схватил его за руку, чтобы поддержать, — и свалился на носилки, на которых в мгновение ока был переправлен в «скорую». Сестрички закрыли двери изнутри, Филипп быстро сел за руль, «скорая» вылетела на Фридрих-ринг и тут же скрылась из виду. Нэгельсбах суетился вокруг жены, которая наслаждалась своей ролью и никак не хотела приходить в себя, — она встала лишь после того, как звук сирены затих вдали. Нэгельсбах отвел ее на стоянку такси у «Дойче-банка». Через минуту все было кончено.

Завизжали шины: «мерседес» сорвался с места, развернулся на сплошной полосе, но шанса догнать «скорую» у него уже не было. Остальных молодчиков я не видел. Никто из прохожих не остановился, не удивился, никто не попытался узнать у других прохожих, кто что видел и что случилось. Все было проделано так быстро, что никто не успел опомниться.

Я сел на скамейку, с которой только что поднялась чета Нэгельсбах, и закурил одну из своих нечастых теперь сигарет. Нечастые сигареты стали невкусными, они похожи на самую первую, которая тоже была невкусной. Через полчаса облаченный в смирительную рубашку, пристегнутый к кровати Самарин очнется в больнице, в кладовке без окон. Я буду вести с ним переговоры, мы ведь знакомы. Велькер потребовал, чтобы обмен Самарина на детей не был заочным. Он хотел, чтобы Самарин физически ощутил свое поражение. «Иначе он никогда не оставит меня в покое».

5 В темноте

Когда я пришел к Самарину, он лежал с закрытыми глазами. Места для стула не было, я прислонился к стене и стал ждать. Он был в смирительной рубашке и ремнями пристегнут к кровати.

Потом он открыл глаза, и я понял, что закрыл он их только для того, чтобы, как собака, нюхом почуять, на слух определить, в каком я настроении и чего от меня ждать. Он смотрел на меня не мигая и не говоря ни слова.

— Велькер хочет получить своих детей. Поменять вас на них. И еще он хочет, чтобы вы окончательно и бесповоротно убрались из его жизни — и из его банка.

Самарин улыбнулся:

— Чтобы в мире все встало на свои места. Верхи у себя наверху, низы — у себя внизу.

Я ничего не ответил.

— Как долго вы намерены держать меня здесь?

Я пожал плечами:

— Сколько понадобится. Этим помещением никто не пользуется. Если будете вести себя неподобающим образом, вас напичкают таблетками, доставят к судье, и тот отправит вас в психушку. Хотя вас, как убийцу, следовало бы отдать под суд. Возможно, позже так и случится.

— Если в ближайшее время я не вернусь к своим людям, они отыграются на детях. Мы так условились: если со мной что-нибудь случится, детям тоже несдобровать.

Я покачал головой и оторвался от стены:

— Вам надо подумать. Я вернусь через час.