Прощание с Землёй

Расстелив спальник, лег, накрывшись палаткой, и долго слушал, как, остывая, поскрипывает и постанывает камень и как кто-то ходит по осыпям, тревожа тишину. Ночью, проснувшись от холода - вокруг пала роса, - я покрепче закутался в палатку, отметив в полусне, что три другие вершины, сторожащие тайное место, словно бы светятся голубоватым светом, что и мои гольцы излучают такой же свет, но сознание не пожелало остановиться на этом и скользнуло в бесконечную глубину сна. Было это видением или вершины действительно светились, до сих пор не могу сказать наверное. Но то, что я испытал тогда великую непричастность к живому, долго еще мучило.

6

Едва мы успели нырнуть в низкий крохотный лаз землянки, как небо раскололось. Страшный гром потряс землю, и деревья разом, как это бывает в долгие осенние ночи, тягуче завыли и только потом зашумели листвою и хвоей. Землянка своим протрухлевшим срубом в три венца поднималась над землей, но внутри, вырытая в сухих известняках, была просторной. Тяжело дыша - последние километра два мы преодолели марафоном, - сидели друг против друга: я на полатях, Василий у крохотной каменки, Осип на порожке, прикрыв тяжелую дверь, - и слушали, как неистовствует гроза, в осколки разметывая небо и круша землю. Дождя все еще не было, но черная, до холодного угля туча накрыла тайгу, вот-вот готовая обрушиться ливнем. Молнии иссекали небо, и мертвый свет их ложился на наши лица, врываясь в малое застекленное окошко. В него я видел багряный, словно бы тлеющий край тучи, который, свертываясь, выбрасывал рваные нити холодного пламени и курчавился в разрывах дымком.

Отдышавшись, Осип выскользнул на волю, оставив открытой дверь. И я увидел, как в сухом чреве тайги вспыхивают и лопаются громадные шары света. При полном безветрии гром и эти сухо трещавшие вспышки были жуткими.

Осип вернулся в землянку с охапкой мелко порубленного смолья, решив растопить каменку, но мы с Василием запротестовали: будет жарко. И так уже в малое, прижатое к земле жилище набилась духота.

- Пусть про запас будет, - сказал о дровах Василий. И Осип, оставив свое намерение, принялся потрошить поняжки, с трудом отпихнув ногою мой рюкзак. Он был полон образцов, и эвенки относились к моему озерному приобретению неодобрительно.

Все собранные камни пришлось нести мне, выложив в их поняги остатки продовольствия, спирт и фляжку с "Экстрой".

Пока готовились к трапезе, хлынул дикий, какой-то необузданный ливень, и гроза взяла такую силу, что непроизвольно после почти каждого удара приходилось втягивать голову в плечи. Молнии секли землю, круша близкие за лесным наволоком гольцы. И в сыром воздухе вдруг явно запахло кремневой пылью. Так бывает, когда кресало вырубает из камня искру. Особенно страшным был удар, нанесенный словно бы в крышу нашей землянки. Я отчетливо видел в окошко, как раскаленный трезубец, пущенный необузданной стихией, впился в землю, стремительно малый миг покачался, как качается, достигнув цели, гарпун в теле наповал убитого животного, и со страшным треском рассыпался на тысячи слепящих брызг. Малое стеклышко нашего окна задребезжало, готовое рассыпаться в прах, в зимовье запахло пылью. Я не уловил того момента, когда мы трое плюхнулись кто где был, прижимаясь животами к прохладным, кисло пахнущим известнякам. Только в следующее мгновение увидел уже не желтое, но синее лицо Василия, белый взгляд его глаз и шепот:

- Кужмити, выбрось! Выбрось! Притягиват, - Василий показывал на мешок с образцами, и рука его тряслась.

Еще три или четыре удара всколыхнули подо мной землю, прежде чем я пришел в себя. Я никогда не боялся грозы. Неистовая сила ее, нездешние мертвые всполохи или кроваво-красные вспышки огня, гром, порою лишающий слуха, рождают во мне какое-то необузданное ликование, меня тянет на дождь, в самую пучину бушующей страсти, и я слышу, как во мне самом бушует дикая страсть разрушителя. Что же это произошло нынче - плюхнулся брюхом на землю?

Смеясь, поднимаюсь с пола, сажусь на нары, заглядывая в окошко, сплошь залитое дождем, в котором, как в аквариуме, мечутся золотые, красные, синие, фиолетовые рыбки молний.

- Выкини, бойе! Убери! Притягиват, - это уже просит Осип, пряча лицо и голову в ладони под очередным раскатом грома.

И впрямь верят ребята в необычайную притягательность моих камней.

Я весело смеюсь, но мне становится по-настоящему жаль их. Беру рюкзак с образцами и, приоткрыв дверь, тяжело выкидываю. И словно бы нарочно падение его на землю сопровождается страшным ударом и треском рассыпающейся тверди. Ударило где-то совсем рядом в гольцы, опять слышится крепкий запах горячего кремния.

Эвенки ничком лежат на полу. Им, бесстрашным, один на один выходящим с рогатиной на медведя, - я знаю, что и Осип и Василий бывали в таких переделках, - буйство грозы вселяет суеверный страх, ужас и делает жалкими и беспомощными.