Значит, сегодня следственный эксперимент. Не знаю, как он проводится, но в моем представлении нас, участников той злополучной вечеринки, должны собрать всех вместе и попытаться воссоздать все в точности так, как было в день убийства.
«Или убийств? — задумалась я. — Правильней, наверное, все-таки «убийств», их же было несколько. Или с Васей произошел несчастный случай? Действительно, почему бы и нет… Ну, бывает же так: у человека вдруг закружилась голова, он перегнулся через перила и… упал. Нет, не похоже. Да еще плюс смерть Сусанки и покушение на Любимцеву… Или на меня?» От последней мысли мне стало неуютно.
Когда мы приехали в Викину квартиру, там, кроме нее самой и следственной группы в полном составе, присутствовал еще и Шурик. Бравый лейтенант сидел в углу и нервно курил, поглядывая на всех исподлобья. Оптимизма его согнутая долговязая фигура явно не излучала.
«Оно и верно, — подумала я, — чего веселиться-то? Столько проблем из-за подруги. Так, стоп! — Я вдруг отчетливо вспомнила, как Олежка Ефимов назвал Вику его женой. — Капитан не мог ошибиться, поскольку был при исполнении. Значит, проблемы Шурика возрастают вместе со степенью родства? Или у них, в ФСБ, уже не так строго проверяют родственные связи, как раньше? Интересно, и как его занесло к Вике-то?»
В этот момент загремела входная дверь, и два прапорщика милиции, матерясь и чертыхаясь, втащили манекены. Ментам можно было только посочувствовать: лифт по-прежнему не работал, а этаж по-прежнему остался седьмой.
Один из манекенов в легкомысленной пестрой футболочке и обтягивающих брючках а ля гей призван был, видимо, изображать Васю Смирнова. Второй — вернее вторая — по странному стечению обстоятельств оказался жгучей брюнеткой с лилово-синими губами и такого же цвета ногтями. По иронии судьбы прапорщики, не знакомые с покойной Сусанной, привезли манекен, до неприличия похожий на нее.
«Красивая все-таки она была, Сусанка, — подумала я, — даже экстравагантный макияж ее не портил».
Следующей появилась Ковалева. Но почему-то одна, без мужа. Серафима вошла в гостиную и тихонько села на стоящий рядом со мной стул.
Шурика продолжала бить крупная дрожь. Теперь он уже не только курил, но еще и нервно тряс ногой с висящей на пальцах тапочкой. Наконец, тапка с громким стуком свалилась, я вздрогнула и тоже нервно потянулась за сигаретой.
— Извини, Диана, можно и мне? — тихо попросила Ковалева.
От столь неожиданной просьбы у меня глаза вылезли на лоб, да так там и остались, потому что я наконец заметила, какие разительные перемены произошли с Серафимой.
Ее всегдашний пучок исчез, уступив место вольно распущенным каштановым кудрям, а строгий черный костюм сменило легкомысленное платье с корсажем и оборками. Вся она словно светилась изнутри, а в глазах ее было то необъяснимое и чувственное, что появляется только у любимой и влюбленной женщины, даже если она сама еще не подозревает о своей любви.
— Сима, ты же не куришь! — только и смогла сказать я, тщетно пытаясь справиться с изумлением.
— Уже курю, — спокойно ответила Ковалева и затянулась. — Я теперь курю, пью и делаю все, чего никогда не делала раньше. Собираюсь делать, — уточнила она. — Я начинаю новую жизнь и становлюсь другим человеком.
— Что-то случилось?
— Нет. — Серафима сбила пепел точеным пальцем с круглым ноготком. — Вернее случилось, но не сейчас, а почти двадцать лет назад. Именно тогда я вышла замуж за Ковалева. Причем заметь: выходила я замуж по большой любви. Увы, разочарование наступило быстро: я поняла, что ошиблась. Долгое время старалась не признаваться в этом даже самой себе, надеялась, все наладится. Затем боялась, что люди назовут меня несерьезной, скажут: не успела выскочить замуж, как сразу и разошлась. А потом, в конце концов, привыкла и стала жить, как все. Мы давно уже с Володей чужие друг другу люди, — вздохнула она, — жили вместе по инерции, как соседи: у него своя жизнь, у меня своя. Разве это брак? Сколько можно обманывать себя? Знаешь, я вдруг поняла: жизнь — это мгновение. Тонкая ниточка света во тьме. И ниточку так легко порвать! Достаточно пустяка, чтобы разрозненные фотоны того, что было когда-то мной, разнеслись по Вселенной. И все, меня не станет. И не будет больше ничего, понимаешь? Ничего! А я ведь так и не начала жить. Дети выросли, родители ушли в могилу один за другим, мнение окружающих постепенно перестало меня волновать. И я решила, что мне самое время научиться жить для себя. А мой муж пусть продолжает и дальше крутить свои романы, бегая за каждой юбкой. Я теперь свободна и буду жить, как захочу.
— Не пожалеешь?
— Уже пожалела, — грустно улыбнулась Сима. И, посмотрев мне в глаза, добавила: — Пожалела, что раньше этого не сделала. А надо было уйти, когда муж первый раз изменил. Казалось бы, все так просто, но у меня не хватило сил. Я струсила.
— Почему?
— Испугалась, что останусь одна. Такая вот мелочная трусость. Детей было уже двое, их нужно было поднимать, и я не решилась на развод: сказался страх перемен.