Прощание с первой красавицей

Бывает иногда такое состояние, в котором грань между явью и бредом стирается и сновидение воспринимается абсолютной реальностью. В моем сне я ехала с Евгением и маленьким сынишкой в кабриолете, наслаждаясь оживающей природой. Все было так явственно, так ощутимо: и запах цветов, и крики птиц, и свежий ветерок, ласкающий лицо, что я ни на минуту не усомнилась в действительности происходящего.

Внезапно небо потемнело, солнце скрылось за черными тучами, сумрак вдали окрасился в призрачный синий цвет. Суеверный ужас охватил меня, и горло сдавило от страха.

— Поворачивай, — засипела я, вцепляясь в руль. Но машина еще быстрее покатила вперед.

— Папа, папа, там птица! — вдруг закричал Андрюшка, показывая крошечным пальчиком на чайку, мечущуюся между тучами и всполохами молний. — Она погибнет, давай возьмем ее к себе!

Женя повернулся к нему и ласково улыбнулся:

— Это не птица, а чистая душа. Она сама найдет путь на небо.

Затем Евгений взял меня за руку:

— Проведай бабушку да к соседям загляни, их дочка привет тебе от меня передаст…

И я проснулась. Сердце колотилось так сильно, что мешало дышать. Комната казалась нереальной, перед глазами все еще стояла отчаянно мечущаяся в облаках кричащая чайка. Наконец видение окончательно испарилось, стены комнаты обрели твердь, а я порадовалась, что все это только лишь сон.

Нащупав на тумбочке сонник, я повернулась на бок и уткнулась в книжку. Получалось, что птица во сне предвещала весть, тучи — опасность, а ужас — неожиданный поворот дел.

— Весть об опасности и внезапное избавление? По-моему, так… — пробормотала я. — Вроде бы ничего страшного. Отчего ж мне тревожно? И что значит фраза «проведай бабушку»? Она ведь давно умерла!

Я зябко поежилась и, решив сходить в церковь и поставить свечки за упокой, зашвырнула сонник на шкаф.

Даниила уже не было, о чем красноречиво свидетельствовала записка, прикрепленная магнитом к холодильнику: «Поешь!» Действительно, на верхней полке в миске лежали сваренные пельмени. Я подцепила один пельмень, вяло пожевала его и кинула вилку в мойку. Есть решительно не хотелось. В итоге я сварила кофе и устроилась с ногами в кресле, собираясь привести мысли в порядок.

Итак, Женя велел мне проведать бабушку и навестить соседей. Каких же соседей он имел в виду? Может быть, Буряковых? Или Поляковых? Но ни у кого из них нет дочери, вот беда.

Вернул меня к действительности звонок телефона. Я сразу вспомнила, что свекровь просила забрать Андрея до двенадцати, и испуганно вскочила. Конечно, это звонила она и вежливо поинтересовалась, почему я до сих пор дома, посетовала на мою рассеянность, из-за которой ей вечно приходится мне все напоминать, и порекомендовала пулей лететь к ней, иначе она опоздает на фитнес. Я выскочила в подъезд, на ходу застегивая юбку, а расчесывалась уже между третьим и вторым этажами, прыгая со ступеньки на ступеньку.

К счастью, машина завелась сразу, и я помчалась вперед, временами игнорируя дорожные знаки и сигналы светофора. Гнев свекрови мне казался гораздо серьезнее, чем подстерегающие при такой езде опасности. Но, увы, я все равно опоздала. Свекровь поджала губы, и я от смущения начала трещать без умолку. Вот всегда у меня так: стоит растеряться, и я несу всякую чепуху. Но сейчас моя болтовня оказала положительное воздействие, потому что лицо свекрови вдруг разгладилось, и она даже улыбнулась мне в ответ уголками губ.

Теперь нужно было купить что-нибудь к столу. Лиза, моя помощница по хозяйству, приходит через день и готовит еду на два дня, покупая продукты заранее, но фрукты и овощи к столу я покупаю сама. Погрузив сумки в машину и усадив сына в детское автомобильное кресло, я ехала домой, и мысли мои постоянно крутились вокруг недавнего сна.

Итак, соседи справа — Поляковы. У них взрослый сын, работает где-то за границей, женат и имеет двух сыновей-погодков. Сейчас одному должно быть около двенадцати, а другому примерно тринадцать лет.

Соседи слева — Буряковы. Если у них кто и есть из родни, то только племянники.

«А вдруг Буряковы продали дом? Или у Поляковых появилась в семье девочка?»

Я резко затормозила. Сзади раздался визг тормозов, послышался мат, и в зеркале заднего вида возник гориллоподобный верзила. Он неторопливо направлялся ко мне, и я вжала голову в плечи, затихнув.

— Эй, псих, ты что делаешь? — рявкнул гигант, всовывая голову в окно.

Я ослепительно улыбнулась и пожала плечами. Минуту-две мужик молча разглядывал меня, потом мрачно спросил:

— Ненормальная, да?

Из курса психологии я помнила, что когда один человек ругает другого, он дает характеристику себе самому. Следовательно, большой товарищ, чуть не по пояс втиснувшийся в окно и обозвавший меня, — сам псих. А с психами, как я тоже помнила из учебника, надо во всем соглашаться. Поэтому я кивнула и ответила:

— Да.

— Нормальные люди так не ездят! — с угрозой сказал шкафообразный дядька.

— Не ездят, — смиренно согласилась я и честно посмотрела ему в глаза.

— Надо в зеркало заднего вида смотреть.

— Надо.

— И тормозить резко нельзя.