НОЭЛЬ. Ты насквозь промокла.
УНА. Недавно был дождь.
НОЭЛЬ. Да.
УНА. А теперь небо чистое. Даже и не скажешь, что дождь прошёл.
Думаешь, он смотрит на нас оттуда?
НОЭЛЬ. Не знаю.
УНА. Я только надеюсь, ему там лучше.
НОЭЛЬ. Если где-то бывает лучше.
УНА. Я лежала на дороге.
НОЭЛЬ. Что?
УНА. Я лежала на дороге и ждала, что из темноты выедет грузовик.
Я смотрела на облака; одно было похоже на ребёнка, завёрнутого в одеяло. Я, наверное, рехнулась. Лежу на дороге посреди ночи и воображаю, будто вижу в небе младенцев.
НОЭЛЬ. Ну, да, это я виноват, что ты родила только двоих.
УНА. Что?
НОЭЛЬ. Скажешь нет?
УНА. Ты-то при чём?
НОЭЛЬ. Перестань, мама. После моего рождения у тебя уже не могло быть детей. Неужели ты никогда не винила меня за это?
УНА. Конечно, нет.
НОЭЛЬ. Неправда! Ну, а сейчас…
УНА. Что?
НОЭЛЬ. Что заставило тебя встать?
УНА. А?
НОЭЛЬ. С дороги?
УНА. Я подумала о том, чего могу не увидеть.
НОЭЛЬ. Внуков.
УНА. Может быть.
НОЭЛЬ. А что если у тебя не будет этих долбанных внуков? Ты и за это никогда меня не простишь?
Уна не отвечает.
ПЭДДИ. Уна?
ПЭДДИ. Вы что здесь делаете?
УНА. Ничего. Разговариваем.
ПЭДДИ. Я из-за вас чуть с ума не сошёл! Мы с Дедре обежали все поля. А эти два идиота стоят на дороге посреди ночи! Вас же машина могла сбить! Вот уже до чего дошло? Носимся со своей виной. Все до одного. Но я ни в чём не виноват, и ты ни в чём не виновата, и никто ни в чём не виноват! Хватит уже цепляться за мёртвых, пора подумать о живых. А если нет… Тогда я не знаю, сколько ещё смогу вынести. Слышишь меня? Тебе выбирать, Уна. Можешь оттолкнуть нас всех и до конца дней своих жить озлобленной старухой. А можешь перестать наказывать нас и дашь всем нам жить дальше. Решай!
УНА. Я сама себя наказываю.
Это не тебя мне надо прощать. А его. Как я его отпущу, когда не могу простить?
УНА. Наверное, я поднялась с дороги, потому что подумала о том хорошем, что ещё может с нами случиться. Если ты не женишься, не заведёшь детей, значит состоишься в другом.
НОЭЛЬ. А вдруг я тебя разочарую?
УНА. Не разочаруешь. Пока остаёшься самим собой.
НОЭЛЬ. Не так-то легко.
УНА. Ещё бы! Но надо нести свой крест до конца.
ПЭДДИ. Домой!
УНА. Идёшь?
НОЭЛЬ. Иду.
ПЭДДИ. Ты идёшь, Дедре?
ШОН. Под деревьями темно и прохладно. Солнечный свет почти не проникает сюда; сосновые иголки покрывают землю тёмным ковром. Тропинка бежит между ровными рядами деревьев; впереди на тропинку выскочил заяц, замер на мгновение, поднял голову, принюхался. Потом прыгнул в заросли ежевики и удрал в лес. На опушке среди цветов лениво прокладывает себе путь пчела. Оттуда, с залитого солнечным светом луга слышны голоса, и меня тянет к ним. Я стою здесь, в тени, смотрю на них и не смею даже ступить в их солнечный мир. Они то и дело оборачиваются сюда, будто чувствуют моё присутствие, и тогда тень воспоминания пробегает по лицам, взгляд становится туманным. А потом они снова поворачиваются друг к другу и снова земные дела увлекают их за собой.
ПЭДДИ. Не было этого!
УНА. Было, было! Правда, Ноэль?
НОЭЛЬ. Ты боялся, что в новой машине нас стошнит, поэтому высадил нас и заставил идти пешком.
ПЭДДИ. Не помню такого. Зато я помню, как мы были на скачках, и ты на стоянке отпустил ручник. Мне пришлось на ходу запрыгнуть в машину, чтобы не въехать в «Мерседес» напротив.
НОЭЛЬ. Это не я, это Шон.
УНА. А когда мы поехали домой, Дедре, то проткнули колесо. Запаски, как обычно, не было, и мы среди ночи торчали неведомо где, пока Пэдди ходил пешком до автосервиса.
ПЭДДИ. Мобильных тогда и в помине не было.
ШОН. Они как дети — хватаются за погремушки. Радуются игре света и теплу на лицах. То ссорятся, то мирятся, раздувают из мухи слона — словом, жизнь идёт.
УНА. Пэдди! Куда он запропастился?
ДЕДРЕ. Значит, тебе нравится в Барселоне.
НОЭЛЬ. Да.
ДЕДРЕ. Как он выглядит?
НОЭЛЬ. Жауме?
ДЕДРЕ. Так его зовут?
НОЭЛЬ. Темноволосый. Красивый.