Прощай и люби меня

– И ты решила, что этого мало, и обратилась к Горбунову? Но уже с другой просьбой.

Настя кивнула, не поднимая головы.

– Мы встретились… В торговом центре… Она еще и объясняться стала. Типа я ничего не понимаю. Не знаю, как я это выдержала. Поехала к Архипу. Он и предложил, чего разводить, есть простой способ решить все проблемы.

– И ты согласилась? – Женька, кажется, не мог поверить. Настя предпочла молчание.

– Не сразу, – сказала чуть погодя, – я хотела, чтобы он выполнил Пашкину работу, а он начал убеждать, что этим делу не поможешь, что если он ушел к другой, тут надо действовать решительно. Только это будет стоить дороже. Наверное, ему просто нужны были деньги.

– Он в городе?

– Да. Но адреса не знаю. Есть телефон.

Женька кивнул и поднялся. Я думала, на выход, но он сказал мне, чуть повернувшись:

– Подожди на кухне, – и подошел к Насте.

Я вышла, пересилив желание подслушать. Разговаривали они недолго, минут пять, выйдя, Женька кивнул мне, я последовала за ним, посмотрев в комнату. Мы с Настей встретились взглядами, и я опять увидела страх. Она боялась, боялась очень сильно, гораздо больше, чем показала нам. Но что было причиной этого страха?

Настя быстро отвела глаза, я вышла в прихожую. На площадке мы столкнулись с Женькиным парнем, они перекинулись шепотом несколькими словами, и тот отправился в квартиру. В машине я спросила:

– Что теперь?

– Отвезу тебя домой, сам займусь Настей.

– Что это значит?

Женька сжал зубы.

– Я не могу засадить ее за решетку.

– Но ведь кто-то должен ответить за смерть Пархоменко? Морозов так просто не отстанет.

– Об этом не беспокойся. Кто-нибудь ответит.

Я посмотрела на него долгим взглядом.

– Как ответил Горенко?

Женька взглянул хмуро.

– Черт возьми, Аня, я же говорил, что не имею отношения к убийству Жиркова. Мое слово для тебя хоть что-то значит?

Я промолчала, в тишине мы доехали до дома. Охраны не было, Женька снова чертыхнулся.

– Я кого-нибудь пришлю.

– Не думаю, что мне что-то угрожает в этом доме.

Женька направился к дверям, а я вдруг спросила:

– Ты любил ее?

Он замер, стоя ко мне спиной, потом, не поворачиваясь, сказал:

– Нет, – и вышел.

Я стояла, словно приросла к месту. Вот так просто. Нет, и все. Не любил, но собирался связать с ней жизнь. Потому что удобно, ясно и понятно, как сказал тогда Гарик, один из Женькиных ребят. Оказалось, не все так просто. И за все надо расплачиваться.

За Настю, я была в этом почти уверена, придется расплачиваться Горбунову. В этих кругах не впервой делать людям предложения подобного рода. Архип отправится за решетку на небольшой срок, а по выходу получит кругленькую сумму и заживет припеваючи. Настя окажется в стороне, может быть, пойдет свидетельницей. И все счастливы.

Так будет с Пархоменко, так было с барменом Лешей, когда Миронову не удалось меня засадить за его убийство, и мое место за решеткой занял Нестеров, примерно так было с Жирковым. Не бывает таких случайностей: Горенко продал свою свободу за те же деньги, и если бы не его фамилия в записной книжке журналистки, история так и упокоилась бы. Вспомнив об Иванченко, я тут же подумала о синей папке. Я дома одна. Никакой охраны, Женька вернется нескоро.

– Это отвратительно, – сказала себе, направляясь в сторону кабинета.

Я не собираюсь забирать эти бумаги, просто посмотрю содержимое. Кабинет тонул во тьме, пройдя внутрь, я на ощупь нашла торшер и зажгла его. Комнату залил тусклый желтый свет, осветив стол и угол за ним. Я села в кресло. На столе никаких бумаг. Выдвинув первые три ящика, просмотрела содержимое, но искомого не нашла. Нижний оказался заперт на ключ. Самого ключа в зоне видимости не было, и я поскакала наверх за отмычками. Через десять минут открыла ящик.

Если Женька заметит, объяснить будет сложно. Синяя папка лежала внизу под кипой бумаг, под ней еще одна, белая картонная. Я вытащила обе, белую отбросила в сторону, открыла синюю. В ней были ксерокопии различных документов, счета, договора, в некоторых мелькало имя Миронова-старшего. Я нахмурилась, в голове промелькнуло: компромат. Но откуда, и не тот ли самый? Но если тот самый, значит, Иванченко сошлась с человеком, у которого находятся бумаги. С тем, кто предал Марка. Но как она это сделала, если за ней наблюдают, да и она ведет праздный образ жизни?

"Но я же не знаю, что это за человек, – подумала я, – они могли встретиться и на людях, обыграв ситуацию. Могли тайно, как мы с Марком сейчас. В конце концов, ее спутник жизни подозревал о появлении кого-то еще в то время, когда женщина была в Москве. А может, все проще: мне просто не посчитали нужным сообщить информацию. Откуда я знаю о действиях Иванченко? От Петренко. Он мог задумать все, что угодно, и донести до меня только то, что выгодно ему".

– Черт, – процедила я. Пожалуй, стоит показать Марку эти бумажки, чтобы как-то разъяснить ситуацию. Только захочет ли он поведать мне правду?